Неизвестен - Шерлок Холмс и дело «Огонька»

Псищев жил в районе около Трубной площади, в одном из старых, неказистых на вид, но обширных домов, население которых нередко превосходит население небольшого провинциального городка. В этих домах с двумя-тремя дворами, выходящими на разные улицы, всегда кишмя кишит народ. Жизнь здесь бьет ключом, и характер оживленной, движущейся и вечно галдящей толпы усиливается еще тем, что тут же, во дворах, помещаются трактиры, чайные, лавки старьевщиков, переносные лари.

Шерлок Холмс и Ватсон довольно скоро нашли квартиру Псищева. Она помещалась в небольшом двухэтажном деревянном флигельке, стоявшем почти особняком в глубине двора.

Шерлок Холмс прошелся по фасаду, потом внимательно осмотрел флигель со всех сторон. Этот наружный осмотр продолжался недолго. Были осмотрены крыша, выступы; по привычке, Шерлок Холмс сосчитал окна. Их было четырнадцать во всем флигеле: семь — сверху, семь — внизу; все они находились на стороне, обращенной к воротам. Задняя стена была слепая, вход один. Четыре окна Псищева помещались внизу, налево от входа, и снаружи закрывались ставнями.

Удовольствовавшись пока этим осмотром, Шерлок Холмс и Ватсон пошли дальше по двору, смешиваясь по дороге с толпой.

Шерлок с любопытством вглядывался во встречавшиеся лица, очевидно, изучая новые для него русские типы. Но мало-помалу лицо его стало выражать нечто вроде досады и разочарования.

— Знаете, Ватсон, — сказал он, — я пришел к убеждению, что бродяги интернациональны. Что в Лондоне, что в Москве — они одни и те же. Посмотрите, например, на этого молодца и скажите, какая разница между ним и первым разбойником с какой-нибудь Брикстонской дороги? Это — родные братья!

Шерлок говорил о типичном представителе Хитрова рынка, медленно приближавшемся к ним, пошатываясь из стороны в сторону, словно бы его качало сильным ветром. Это был здоровенный, рослый парень с рябым, безволосым лицом, в таких отрепьях, что сквозило голое тело, в лихо заломленном картузе с полуоторванным козырьком и в опорках на босу ногу. Поравнявшись с Шерлоком, он вдруг пьяно улыбнулся во весь рот и сдернул с головы картуз.

— Почет и уваженье именитым иностранцам! — сказал он, подмигивая одним глазом. — Желаю счастливой охоты, — и, прежде чем пораженный Шерлок Холмс мог ему что-нибудь ответить, побрел, пошатываясь, дальше.

— Вот тебе раз! — пробормотал Шерлок, останавливаясь.

— Я думаю, Ватсон, что этот проходимец нас великолепно знает!

— Похоже на то.

— Да, да… не может быть сомненья… Но вот… объясните, ради Бога, зачем он нас остановил? Вот этот фортель мне еще не ясен.

Шерлок стал что-то насвистывать, что у него всегда служило признаком особенно напряженной работы мысли.

— Если предположить, — задумчиво сказал он через некоторое время, — что этот малый действительно, может быть, замешан в чем-то — а мне это, черт побери, начинает, наконец, сильно казаться — то по всем законам логики ему нужно бы всячески избегать нас. Так ведь?

— Я думаю, Шерлок.

— Однако, он не только этого не делает, но прямо лезет на рожон. И… — Шерлок загадочно вдруг улыбнулся, — и вот в этом-то и заключается особенность русской психологии. Я не удивлюсь, Ватсон, если мне скажут, что этот молодец подвергался здесь, на дворе, тысячам опасностей, прятался где-нибудь в навозной куче и только с тем, чтобы взглянуть в глаза еще страшнейшей опасности, — то есть столкнуться с нами… Да… Да… Это — особенное, специфически русское чувство. Русского неудержимо тянет к бездне… Русскому нужно заглянуть в нее, испытать это головокружение, этот холод, этот сладкий смертный ужас. Где я читал про это, Ватсон? Какой это русский писатель любил описывать такие вещи?

— Достоевский, Шерлок.

— Вот, вот… Литература всегда была моей ахиллесовой пятой… Ну, Ватсон, мы можем сказать, что сделали полезную прогулку.

Сумерки заметно сгущались. Потолкавшись еще немного, приятели пошли обратно. Теперь они шли довольно быстро, почти не обращая внимания на толпу и сутолоку. Только перед самым входом Шерлок на секунду оглянулся, чтоб убедиться в том, что за ними никто не следит. И… он поневоле приостановился и сжал Ватсону локоть.

Шагах в десяти от флигеля полубоком к ним стоял только что встретившийся им бродяга и о чем-то говорил с человеком, похожим на разносчика. На него падал свет фонаря, и его рябое лицо с глазами, затененными козырьком, было хорошо видно.