Сэйте Мацумото - Флаг в тумане

Может быть, были какие-то обстоятельства, помешавшие им насладиться последней встречей. Но какие — неизвестно. И никакой записки не осталось. Хотя… это ни о чем не говорит. Ведь предсмертные записки обычно пишут зеленые юнцы, а люди постарше не пишут. Кроме того, когда у людей настоящая трагедия, тут уж не до писания. Видно, все-таки это самоубийство по сговору. Да-да, это несомненно. А счет? Почему «обслуживался один человек» ?..

— Послушай, выйдешь ты когда-нибудь или нет? — раздался за дверью голос жены.

Распарившийся, раскрасневшийся Дзютаро Торигаи уселся за стол. У него были свои маленькие радости — выпить вечером два го [5] Мера емкости, равная 0,18 литра. подогретого сакэ, медленно, не торопясь, смакуя каждый глоток. Сегодня он очень устал, и ужин казался особенно вкусным.

Жена сидела рядом и шила кимоно. Ярко-красное, в узорах. Это для дочки. Скоро ее свадьба.

— Положи, пожалуйста, рису, — Дзютаро пододвинул чашку.

Жена наполнила ее рисом и снова взялась за шитье.

— Выпила бы со мной чаю…

— Да мне не хочется, — ответила она, не поднимая головы.

Отправляя в рот рис, Дзютаро внимательно посмотрел на жену. Постарела. Наверное, в таком возрасте уже не хочется ни пить, ни есть за компанию.

Вернулась дочь. Она была возбуждена, довольна.

— А Нитта-сан? — спросила мать.

— Проводил до дома и ушел, — ответила Сумико, снимая пальто и садясь к столу. Голос ее звучал радостно.

— Послушай, Сумико, на обратном пути вы заходили куда-нибудь, пили чай?

Дочка засмеялась.

— Какой ты смешной, папа! Ну, выпили чаю. И что?

— Гм… Как раз тот самый случай, — пробормотал Дзютаро. — А вот, например, если Нитта-кун проголодался и хочет зайти куда-нибудь поесть. А ты уже сыта, даже и думать о еде не хочется…

— Ой, папа, какие странные вещи ты говоришь!

— Да ты послушай! Тебе есть не хочется, а он заходит в столовую. Что ты будешь делать? Ждать на улице, разглядывать витрины?

— Не знаю, — Сумико на минуту задумалась, — пожалуй, все-таки пойду вместе с ним. А то скучно будет.

— Пойдешь, значит. А если даже и чаю выпить не захочется?

— Ну и что же!.. Просто посижу рядом. И потом чаю или кофе всегда можно выпить. За компанию.

— Правильно. Так и должно быть, — Дзютаро кивнул дочери. Тон был очень серьезный.

Жена, молчавшая до сих пор, прыснула:

— Ой, отец, что ты такое говоришь?!

— Понимаешь, папа, — добавила дочь, — дело тут не в том, хочется тебе есть или не хочется, все дело в любви.

— Гм… Вот оно что…

«Как здорово сказала! — подумал Дзютаро. — Я-то ломал голову, а она одним словом все объяснила».

Этот вопрос и мучил все время Дзютаро Торигаи. «обслуживался один человек» — так было написано на счете вагона-ресторана. Влюбленные мужчина и женщина отправляются на далекий Кюсю, чтобы вместе покончить самоубийством. Их любовь должна быть еще более глубокой и сильной, чем при обычных обстоятельствах. А в поезде женщина отказывается пойти в вагон-ресторан со своим возлюбленным. Если даже она сыта, неужели не хочется использовать каждую минуту, чтобы побыть вместе? За места беспокоиться нечего, они нумерованы, их никто не займет. Осталась караулить чемоданы? Едва ли. Ерунда какая-то получается. Да и в Хаката они ведут себя странно. Разлучаются на целых пять дней. А потом вместе кончают самоубийством. В поведении О-Токи есть что-то, что никак не вяжется с чувствами горячо любящей женщины.

Однако он собственными глазами видел два трупа на Касийском побережье. Влюбленные, вместе ушедшие из жизни. Никаких сомнений быть не может. Очевидно, слишком уж он придирается к мелочам.

Так думал Дзютаро Торигаи и курил сигарету за сигаретой.

На следующий день из Токио прибыли родственники умерших. Трупы после анатомирования оставались в морге.

За телом Кэнити Саяма приехал его старший брат, представительный, полный, усатый мужчина. Управляющий отделением одного из крупных банков, как понял начальник сыскного отдела, прочитав его визитную карточку.

За телом О-Токи приехали ее мать, старуха лет шестидесяти, и молодая, изящно одетая женщина. Последнюю звали Томико, она была официанткой ресторана «Коюки», где раньше работала О-Токи.

Старший Саяма и обе женщины не делали никаких попыток поговорить друг с другом. Хотя они уже сталкивались и в полиции, и в морге, но не обменялись ни единым словом. В этом был виноват брат покойного. Он смотрел на женщин ненавидящими глазами. Лицо его было каменным. Казалось, и старуха, и официантка были ему отвратительны. Естественно, они растерялись, держались боязливо, словно страшась испепеляющего взгляда этого господина.