Энн Перри - Вор с Рутленд-плейс

Однако, при всей своей искренности, Теодора ничем не могла помочь в отношении причин смерти Мины Спенсер-Браун. Мысль о самоубийстве она сочла весьма прискорбной, выразив сожаление, что кто-то мог достичь таких глубин отчаяния, но не отрицала, что порой такое случается. Сама Теодора, вдова с двумя детьми, что существенно сокращало ее светские связи, предпочитала посвящать свое время дому и детям, вместо того чтобы наносить визиты, посещать суаре и прочие приемы. Так что светские слухи обходили ее стороной.

Питт ушел, так и не узнав ничего нового. Будь он убежден, что столкнулся с необъяснимой трагедией — в чем, похоже, не сомневался Тормод, — он бы с удовольствием оставил это дело в покое. С другой стороны, Амброзина Чаррингтон полагала, что самоубийство не в характере Мины. Если все же в данном случае имело место какое-то нелепое происшествие, следует ли продолжать расследование до тех пор, пока он не узнает, какое именно? Быть может, это его моральный долг перед самой Миной? Быть похороненным в могиле самоубийц — позор, несмываемое пятно, которое ляжет на ее родных. И, возможно, его, Томаса, долг перед Олстоном Спенсер-Брауном состоит в том, чтобы показать, что жена его не была настолько несчастна, что предпочла жизни смерть? Чтобы вдовец не терзался болью и смятением, изводя себя подозрениями, что она любила кого-то другого и нашла жизнь без него невыносимой… А другие — не будут ли они считать, что какие-то тайные и, возможно, неблаговидные поступки Олстона привели его жену к такому концу?

Возможно ли, что факты, какими бы неприглядными они ни были, все же лучше? Правда наносит только одну рану, подозрения же — тысячи.

Поскольку Теодора упомянула, что они с Амариллис сестры, последняя стала для Питта полнейшим сюрпризом. Не отдавая себе в этом отчета, он ожидал увидеть кого-то похожего, однако встретил женщину моложе — не только летами. Наряды, манеры, поведение — все было другое. Амариллис встретила его с холодной вежливостью, хотя в глазах мелькнула искра интереса.

У него ни на секунду не возникло опасения, что она может уклониться от разговора. Чувствовался в ней какой-то голод, что-то ищущее. И в то же время она не забыла, что он полицейский, и воспринимала его с презрительным превосходством.

— Разумеется, я понимаю ваше положение, инспектор… Питт? — Она села и расправила юбки белыми пальцами, которые гладили шелк так нежно, что он сам почти ощущал волнистую мягкость ткани, как будто та скользила прохладно по его коже.

— Спасибо, мэм. — Томас опустился в кресло через маленький столик от нее.

— Вы обязаны удостовериться, что не было совершено преступления, — заключила Амариллис. — И, естественно, это требует от вас выяснения правды. Хотела бы я быть вам более полезной. — Глаза ее не отрывались от его лица, и у него возникло ощущение, что она знает каждую его черточку, каждую тень. — Но, боюсь, я знаю ничтожно мало. — Она сдержанно улыбнулась. — Есть лишь впечатления, представлять которые как факты было бы не совсем честно.

— Понимаю. — Питт вдруг обнаружил, что ему трудно произносить слова по причине, которую он не мог бы сформулировать. Он попытался сосредоточиться на мысли о Мине и своих причинах присутствия здесь. — Однако, если бы кто-нибудь знал факты, они бы предотвратили трагедию? Подобные случаи происходят так неожиданно, и мы остаемся с загадками — и, возможно, при несправедливых мнениях — именно потому, что у нас есть лишь впечатления и понимание, которые приходят только потом. — Питт надеялся, что это не прозвучало нравоучительно, но он пытался следовать ее логике и таким образом убедить ее говорить. Он не сомневался, что в состоянии решить, чему верить, а что отбросить как не имеющее отношения к делу.

— Я не думала об этом в таком ключе. — Миссис Денбай смотрела прямо на него круглыми синими глазками. Такие же черты и выражение наверняка были у нее и в детстве, когда она бегала с косичками и в платьицах до колен: та же прямота, тот же смелый интерес, та же мягкость щек и шеи. — Разумеется, вы правы!

— Тогда, быть может, вы будете так любезны рассказать мне о своих впечатлениях? — предложил Питт, презирая самого себя. Он ненавидел все эти злые домыслы, которые поощрял сейчас и которые готовился слушать с жадностью сплетника, с наслаждением и смехом нашептывающего грязный слушок в не менее жадное до злых пересудов ухо.

Амариллис была слишком хитра, чтобы снова извиняться, — это подразумевало бы, что ей требуется повод. Устремив глаза на вазу с цветами на столе у стены, она заговорила: