Энн Перри: Смерть в Поместье Дьявола

Рана отличалась от уже виденной им. Кастрировали этого мужчину грубо и неумело, причем яички и член отрезали по отдельности.

— Ясно. — Питт сглотнул слюну, в горле першило.

Паркинс вернул простыню на место и посмотрел на Питта; его губы скривила сухая, грустная улыбка.

— Отвратительно, правда? Вызывает тошноту. Вы его, случайно, не знали? Маловероятно, конечно, но все может быть. — Теперь он открыл только лицо.

Раньше-то Питт на него и не взглянул. Теперь посмотрел — и мгновенно ощутил панику. Он уже видел это смуглое, грубое лицо с тяжелыми веками и изогнутыми, чувственными губами. Почти не сомневался в том, что видел.

— Кто он?

— Макс. Пользовался двумя или тремя фамилиями: Брэкнолл, Ролинс, Данмоу. Держал несколько заведений, развлекал людей. А что? Вы его знаете?

— Думаю, да, — медленно ответил Питт. — По крайней мере, он напоминает человека, с которым я сталкивался несколькими годами раньше, когда расследовал убийства на Калландер-сквер.

— Калландер-сквер? — удивился Паркинс. — Едва ли место для такой личности. Вы уверены?

— Нет, не уверен. Он служил лакеем. Тогда его звали Макс Бертон… если это тот самый человек.

Голос Паркинса зазвенел от любопытства.

— Разве вы не можете это выяснить? Вдруг это важно? — Тут он улыбнулся. — Хотя едва ли. Очень уж изменился его образ жизни.

— Думаю, что смогу, — задумчиво ответил Питт. — Едва ли с этим возникнут трудности. Да, а где же рана, повлекшая смерть?

— Здесь, — ответил Паркинс, с таким видом, словно на мгновение тоже об этом забыл. — Его ударили в спину, примерно в это место. — И показал его на Томасе: у позвоночника, на дюйм или два левее. Ниже, чем у Пинчина, но на самую малость, и с той же стороны позвоночника. Однако ростом Макс был повыше Пинчина.

— Что за оружие? Длина? Ширина?

— Лезвие длиной в восемь дюймов, шириной в полтора у рукоятки. Возможно, кухонный нож. В каждом доме такой есть, обычное дело. Извините. — Паркинс приподнял бровь. — В вашем случае все то же самое?

Питту не понравилось, что Питчина назвали «его случаем», но он знал, о чем толковал Паркинс.

— Да, — признал он. — Почти. — И счел нужным добавить: — Только сегодня гениталии мужчине отрезали целиком и положили между колен.

Лицо Паркинса закаменело.

— Поймайте его, — ровным голосом попросил он. — Поймайте его, мистер Питт.

После расследования того давнего дела Томас не был на Калландер-сквер уже три года. Он задался вопросом, переехали Балантайны или по-прежнему живут здесь. Постоял под серым небом и голыми ветвями деревьев. Кора стала мокрой от влаги, которую нес с собой ветер, и до наступления темноты оставалось не так уж много времени. Питт находился в каких-то двадцати футов от того места, где нашли трупы, которые и привели его сюда, чтобы допросить обитателей этих элегантных георгианских особняков с высокими окнами и безукоризненными фасадами. В этих домах лакеи открывали двери, горничные приводили в гостиные, а дворецкие ведали буфетными, храня ключи от винных погребов и железной рукой правя обслугой, никому не давая спуску.

Питт еще выше поднял воротник, натянул шляпу на уши, поглубже сунул руки в карманы, уже топорщащиеся от всякой всячины: обрывки бечевки, монеты, нож, три ключа, два носовых платка, шарик уплотняющего воска, бесчисленные клочки бумаги. Он отказался идти к двери для слуг, хотя понимал, что по чину ему полагалась войти в дом через нее, и направился к парадной двери, как любой другой гость.

Лакей встретил его нелюбезно. «Добрый день… сэр», — короткая заминка показала, что титул — всего лишь дань вежливости, поскольку в глазах лакея на «сэра» Питт определенно не тянул.

— Добрый день, — ответил инспектор, спокойно и сдержанно. — Меня зовут Томас Питт. Я хотел бы повидаться с генералом Балантайном по очень срочному делу. Иначе я не стал бы заходить, предварительно не убедившись, что сможет меня принять.

Лицо лакея дернулось, но он знал, как вести себя с такими просителями.

— Генерал Балантайн не принимает тех, кто волей случая оказался рядом с его домом, мистер Питт. — В голосе лакея еще прибавилось холода.

Опытным взглядом он смерил Томаса с головы до ног. Очевидно, что такую одежду не мог носить представитель высшего общества, пусть даже и говорил он не как простолюдин. Костюм, конечно же, не от портного, а любой камердинер — если это настоящий камердинер — скорее перерезал бы себе горло, чем позволил своему господину появиться на публике в таком виде. Жилетка не сочеталась с рубашкой, пиджак — страх господень, галстук завязывал слепец с двумя левыми руками…