Надежда Чернецкая - Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

С тяжелым сердцем я думал о своем обмане, но успокаивал себя тем, что он не будет дорого стоить для Элен, тем более что мне тоже предстоит ей кое-что рассказать. Возможность избавить ее от того, что отравляет ей жизнь, было условием моего признания. Чтобы сказать ей о своей любви, я должен был оказаться с ней на равных и не гадать, какое место займут мои чувства в перипетиях ее тайн. И, если она считала для себя невозможным по доброй воле и из чистого доверия раскрыть мне правду, то что мне мешало узнать эту правду иным путем?..

Мысль о признании совсем не пугала меня — я настолько сжился со своим чувством, что сказать теперь о нем было вполне естественно. Разумеется, в проведенных вместе с Элен днях была своя прелесть, и мы черпали это удовольствие, пока было возможно, но наши отношения каким-то незримым образом развивались, и я совершенно явственно ощущал растущее напряжение, как будто сила, с которой нас тянуло друг к другу, постоянно сталкивалась с другой, из-за которой мы были вынуждены держаться на определенном расстоянии. С каждой новой встречей чувства все больше обострялись, то, что мы говорили и делали, переплеталось во все более запутанный клубок, и я был полон решимости разрешить, наконец, все эти сложности, переступив за завесу тайны…

Голдентрил все также обманчиво мирно возвышался над зеленью своего парка. Я беспрепятственно вошел в имение через главные ворота и только у входа в дом увидел констебля.

— Что вам угодно, сэр? — спросил он, когда я встал под крышу и закрыл зонт.

— Попасть в этот дом и не более того.

— Вы не можете видеть сэра Гриффита — он арестован по обвинению в убийстве своего отца.

— Я знаю об этом и сам принимаю участие в расследовании. Мне нужно попасть в дом. Вот разрешение.

Констебль прочел данную мне Лестрейдом бумагу, кивнул и вернул ее мне:

— Можете войти, сэр.

— Благодарю вас, констебль, но у меня к вам небольшое поручение. Примерно через сорок пять минут или через час, когда я буду работать внутри, сюда придет женщина и каким-то образом попытается проникнуть в дом. Она молода и очень красива, с темными волосами, синими глазами и приятными манерами. Она, наверняка, придумает какую-нибудь историю: скажет, что была невестой арестованного и теперь мечтает о его фотографии на память, представится родственницей, соседкой или секретарем из Скотланд-Ярда. В любом случае она скажет, что ей обязательно нужно попасть в дом, а необходимое разрешение попытается заменить своим личным обаянием…

— Понятно, сэр! Она не войдет ни под каким предлогом! — обрадовался констебль.

— Нет, нет! Я хочу, чтобы вы сделали вид, что верите любым ее словам, и пропустили эту женщину в дом. Пусть она думает, что обманула вас.

— А инспектор Лестрейд знает об этом?

— Нет, но он разрешил мне действовать в соответствии с моими соображениями. Я встречу эту женщину, когда она войдет, расспрошу ее об обмане и, если окажется, что она причастна к преступлению, расскажу обо всем Лестрейду. А вы, констебль, задержав соучастницу, получите сержантские нашивки.

— Хорошо, сэр. Я сделаю как вы говорите.

— Я знал, что на вас можно положиться, — сказал я, похлопывая его по плечу, — только ни в коем случае не говорите ей, что в доме я, иначе все сорвется.

— Понимаю, сэр. А как вы узнаете, что она пришла?

— Услышу шаги. Она непременно окажется там же, где и я. Смотрите, не проговоритесь!

— Будьте спокойны, сэр!..

В доме было тихо, и эту тишину нарушал лишь гулкий звук моих шагов и шум дождя за окнами.

Я быстро обошел жилые комнаты на первом этаже. Большая часть из них, как я понял, в прошлом принадлежала сэру Чарльзу, так что я поспешил подняться на второй этаж и продолжил свою экскурсию.

Несколько небольших комнат, бильярдная и зал для светских приемов не дали мне ничего, и я, повернув в левое крыло, наткнулся на запертую дверь. Очевидно, это то, что мне было нужно — личные комнаты Гриффита, которые он запер на ключ, уходя на роковое для него свидание с Элен. Я похвалил себя за предусмотрительность и извлек из кармана отмычки…

В маленькой проходной комнате стоял диван, три кресла и столик с пепельницей, полной окурков, и с увядшим букетом в вазе.

Кабинет Гриффита был большим, но довольно темным из-за бордовых гардин и высоких панелей темного дерева. Спальня была совмещена с кабинетом и представляла собой красивое светлое помещение: высокое готическое формы окно с видом на парковую зелень, зеркало, туалетный столик, большая кровать, низкий диванчик в восточном стиле — все это выдавало изнеженный, но несколько беспорядочный вкус хозяина. А несколько сорочек на кресле, смятое покрывало на постели, полная пепельница и спертый от выкуренных сигарет воздух говорили о том, что последние часы перед уходом он провел здесь.