Дороти Сэйерс - Где будет труп

Судя по разным обмолвкам, Питер прошел обычный путь аристократического отпрыска — в детстве им занималась главным образом няня, миссис Трэпп. Затем он учился в подготовительной школе, а после — в Итоне, одной из самых престижных и дорогих школ в Англии. Поль Делагарди сообщает, что поначалу Питеру было трудно в Итоне, сверстники смеялись над ним, и он вполне мог бы застрять в роли шута, если бы не выяснилось, что он прирожденный крикетист. После этого все странности Питера стали восприниматься как проявление необыкновенного остроумия, и он очень быстро обогнал популярностью старшего брата, о чем дядя пишет с изрядным злорадством, добавляя, что, кроме игры в крикет, успеху Питера способствовали его собственные уроки: он отвел племянника к хорошему портному, а также научил разбираться в вине и в светской жизни.

Поскольку Питер всегда не слишком хорошо ладил с отцом, неизменно принимая во всех конфликтах сторону матери, в семнадцать лет он оказался на попечении дяди. Дядя отправил его в Париж, рассудив, что молодому человеку необходимо обучиться страсти нежной в приятной обстановке. Он отдал юношу «в хорошие руки», предварительно дав ему полезные наставления («Для расставания требуется согласие обеих сторон и большая щедрость с твоей стороны»). «Он оправдал мои ожидания, — самодовольно замечает Поль Делагарди. — Полагаю, ни у одной из его женщин не было причин жаловаться на его обращение, и по крайней мере две из них впоследствии вышли замуж за особ королевской крови».

«Питер этого периода был просто очарователен: открытый, скромный, воспитанный молодой человек с живым и милым юмором». В 1909 году Питер выиграл стипендию в оксфордский колледж Бэйлиол и отправился изучать историю. В колледже, по мнению дяди, он возомнил о себе бог знает что и сделался невыносимым зазнайкой. Именно там он стал носить монокль, говорить с типичной оксфордской аффектацией, выступать на дебатах в Оксфордском союзе и, разумеется, прославился как непревзойденный игрок в крикет.

Когда он был на втором курсе, его отец свернул себе шею на охоте, и старший брат Джеральд унаследовал титул и поместье. При этом Джеральд женился на чрезвычайно утомительной особе по имени Элен, которая с тех пор непрерывно отравляла жизнь всему семейству. Питер неплохо ладил с братом, но совершенно не выносил невестку (читателю также ничего не остается, как возненавидеть эту женщину за вздорность и снобизм).

Иллюстрация к рассказу «Голова дракона» в журнале « Пирсоне», художник Джон Кэмпбелл

В свой последний год в Оксфорде Питер влюбился в семнадцатилетнюю девушку и позабыл все уроки искушенного дяди. «Он обращался с ней так, будто она соткана из паутинки, а на меня смотрел как на старого порочного монстра, из-за которого он теперь недостоин дотронуться до столь чистого и нежного создания», — возмущается Поль Делагарди. «Не стану отрицать, они составили эффектную пару: золотое с белым, принц и принцесса лунного света, говорили иные. Скорее пара лунатиков, сказал бы я». По уверению дядюшки, у девушки не было ни мозгов, ни характера. Звали ее Барбара. К счастью, родители Барбары решили, что замуж ей еще рано, и Питер отправился сдавать оксфордские экзамены. Он получил диплом с отличием Первой степени «и положил его у ног возлюбленной, словно голову дракона».

Потом началась война. «Разумеется, юный болван собирался жениться, прежде чем уйти на фронт», — пишет дядя. Интересно, что ни у дяди, ни у Питера даже мысли не возникает, что можно не идти. Здесь Питер опять-таки повторяет типичную судьбу своего поколения и класса — Первая мировая выкосила юношей всех социальных слоев, но именно аристократия так и не оправилась от этого удара. В том числе и потому, что выпускники частных школ и университетов были воспитаны на кодексе чести, согласно которому следовало идти вперед и погибать первым. Этот же кодекс чести, как ядовито замечает коварный дядюшка Поль, делал Питера воском в чужих руках. Кто-то сказал ему, что нечестно связывать молодую девушку узами брака с солдатом — ведь тот может вернуться с войны изувеченным и стать ей обузой. Питер тут же побежал к Барбаре, чтобы освободить ее от данного слова. «Я не имел к этому никакого отношения, — пишет Делагарди. — Я был рад результату, но не смог бы прибегнуть к таким средствам».