Питер Краузер - Печать Длани Господней

Со смешанным чувством трепета и жадного нетерпения встретил я, возвратившись однажды холодным и мокрым ноябрьским вечером к нам на Бейкер-стрит, сообщенное мне Холмсом известие. Утомленный долгим, длившимся целый день симпозиумом, посвященным методам лечения горловых инфекций, я, едва войдя, узнал, что нам предстоит немедленно отправиться в Хэрроугейт.

Вопреки предполагаемой длительности поездки и отдаленности на двести с лишним миль пункта назначения от столицы с ее суетой и однообразными буднями (что является двумя сторонами одной и той же стертой монеты), слова Холмса, безусловно, предвещали начало нового расследования. И хотя Холмс и сопроводил эту новость уверениями в необходимости для нас бодрящего йоркширского воздуха и благотворного влияния, какое он, несомненно, окажет на закупоренные наши сосуды (как бронхов, так и мозга), я заподозрил у него иной мотив.

Я никогда не рискнул бы оспорить утверждение, что друг мой имеет привычку время от времени удивлять всех проявлениями известной импульсивности. Не раз я становился свидетелем самых неожиданных его поступков. Казалось, его гнетет сознание собственной конечности, отчего, как я склонен был полагать, ему и внушали столь сильный страх периоды ленивого бездействия. Видимо, досуг он воспринимал как вызов своей жизнеспособности. Действие, а точнее, «игра ума», как нередко именовал он расследование гнусных преступлений, какие ему столь часто приходилось распутывать, — вот для чего он был рожден и к чему призван. По этой же причине я с такой готовностью повиновался всем его распоряжениям. Но что касается личных моих пристрастий, то к деятельности такого рода я относился двояко. В противовес тихой и даже ревнивой радости, какую я сейчас испытывал и о которой уже упомянул, перспектива столкнуться с новыми мерзкими деяниями всегда вызывала у меня некую опасливую настороженность. В данном случае чувство это было особенно отчетливым.

— Могу я хотя бы плащ скинуть? — осведомился я.

— Нет, время не терпит! — Холмс рвал и метал. — В нашем распоряжении всего час! Вот!

И он протянул мне листок и конверт, из которого листок этот был вынут.

Нацепив на нос очки, я рассматривал листок, исписанный беглым каллиграфическим почерком.

— Прочитайте вслух! — приказал Холмс горделиво, словно автором послания был он сам.

— «Многоуважаемый мистер Шерлок Холмс, — так начиналось письмо, — простите короткость моего к вам обращения и несомненное вторжение в вашу частную жизнь, но мне срочно необходимы ваши совет и помощь по поводу дела ужасной важности».

— Ужасной важности… — повторил Холмс, поворачиваясь спиной к потрескивающему в камине пламени. — Отлично сказано! — Взглянув на меня, он махнул рукой, призывая продолжить: — Дальше, Ватсон!

Я вновь обратился к письму:

— «Ситуация здесь в Хэрроугейте сложилась такая, что, чувствую я, требуется другой уровень опыта и знаний, чем те, сказать откровенно, что имею и могу предоставить я, и это несмотря на почти тридцать лет, что я на службе!» На службе? — Я вскинул глаза на Холмса. — Он что, полицейский?

— Читайте, читайте… — Холмс подошел к окну и выглянул на улицу.

Я опять вернулся к письму.

— «Нас терроризирует один негодяй, равного которому я еще не видывал, — читал я, — за ним теперь три убийства, а по какой причине — мы понять не можем. В письме было бы негоже описывать те бесчеловечные зверства, что он творит, но уверен, что они достаточно вас заинтересуют, чтобы вы приехали к нам не откладывая и так быстро, как сможете».

Письмо заканчивалось уверениями, что в случае принятия этого приглашения нам будут предоставлены комнаты в ближайшем пансионе и платить за них нам не придется.

Подписано послание было Джеральдом Макинсоном, инспектором полиции Северного Йоркшира.

— Что скажете на это, Ватсон? — спросил Холмс. Подобно кошке, он выгибал спину, греясь теперь у огня.

Единственное, что привлекло мое внимание в письме, — это стилистические погрешности, свидетельствовавшие о плохом владении его автора письменным английским, — наблюдение, которым я и не преминул поделиться с Холмсом.

— Кто он вообще такой, этот Макинсон?

— Насколько я помню, меня с ним самолично познакомил не кто иной, как друг наш Лестрейд. Малый этот приезжал в Лондон на семинар по внедрению теории бихевиоризма в практику работы правоохранительных органов. Вел он себя как человек вполне благовоспитанный.