Сергей Саканский - Покрывало вдовы

Замешательство бармена выразилось в том, что он перелил зеленую жидкость через край, она наполнила блюдечко, начала выливаться на стойку…

— Хватит, пожалуй, — сказал Жаров. — Блюдечко-то я тоже освою, а вот с панели слизывать — уж простите.

— Я ж вас никогда не видел, — сказал Куроедов, виртуозно обработав окрестности блюдечка тряпкой. — Прям глазам своим не поверил, когда мою статью в газете напечатали. Сразу десять штук купил. Правда, вот, не знаю, для чего. Показывать-то никому не собираюсь, даже жене. Ей, особенно. Кстати…

Он сделал над стойкой широкий жест ладонью.

— Эта порция будет за счет заведения, не возражаете?

— Возражаю, — сказал Жаров. — Наоборот: это вам положен гонорар за публикацию.

— Вы ж не платите гонораров.

— Правильно, не платим. Газета безгонорарная, так сказать, на энтузиазме. Народная газета. Людям всегда хочется что-то рассказать о себе. Пусть радуются, что можно это бесплатно сделать. Вы ведь свою статью не придумали, так? Небось, собственную историю и рассказали?

Лицо Куроедова стало серьезным, мрачным.

— Точно так. Это моя история. И всё в ней правда, от начала и до конца.

Он поднял палец вверх и опустил его вниз, будто иллюстрируя слова «начало» и «конец».

— Наболело, понимаете? — продолжал бармен. — Не могу молчать. Как Толстой Лев Николаевич. Из года в год повторяется одно и то же. Решил вот разобраться, пошел к колдунье. Та мне и рассказывает о покрывале вдовы. Осмыслил все, жизнь свою вспомнил. И написал. Только имя этого человека скрыл, не сказал, что это я. А вы… Как вы догадались-то?

— А я и не догадывался. Просто сопоставил информацию о дорожном происшествии, в которое попала ваша супруга, и этой статьей.

Куроедов энергично потряс над стойкой ладонью.

— Вот! Самое главное, что статью-то я написал до того, как это происшествие случилось.

— Я вам глубоко сочувствую, — вздохнул Жаров. — Выпьете со мной? Потолкуем об этом странном деле.

Куроедов насупился.

— Мне не положено. Я на выпивке как раз и работаю.

— А я не здесь предлагаю и не теперь.

Договорились встретиться в «Бригантине», ресторане в двух шагах от бара, где трудился Куроедов. Бармен пришел точно к назначенному времени и сразу принялся рассказывать свою жизнь:

— Моя первая, Алечка, отравилась дешевой водкой. Это было давно, тогда всюду продавалось, что попало, никто ничего не контролировал.

Жаров приподнял свою рюмку с водкой, запоздало сообразив, что это был неуместный жест под данную реплику собеседника.

— Она что же — сильно пила?

— Пила, случалось.

Жаров опрокинул рюмку в рот. Куроедов тяжело вздохнул и тоже выпил.

— Насколько я знаю женщин, они больше любят вино.

Жаров наколол маленькой сервировочной шпажкой оливку с блюдечка. Куроедов потыкал оливку шпажкой, та ускользнула, и он просто взял ее пальцами.

— Нет. Моя первая пила исключительно водку. Зато вторая — вообще не брала в рот спиртного.

— От чего ж она умерла?

— Самое грустное. Покончила с собой моя Женечка. Бросилась в лестничный пролет. Мы тогда жили в Харькове, в таком старом доме с высокими потолками. Трех этажей хватило, чтобы разбиться насмерть.

— Предсмертная записка была?

— Разумеется. Иначе бы меня заподозрили, что это я ее с лестницы столкнул. До сих пор бы, может быть, сидел.

— Но тебя ж наверняка пытались привлечь по статье «Доведение до самоубийства». Обычно в таких случаях берут мужа.

— Да, было дело. Но никаких доказательств, знаешь ли… Опрашивали соседей: не скандалил ли я, не бил ли жену. Все было благополучно. Отцепились.

Куроедов налил себе и Жарову по рюмке, сам выпил первым.

— А с третьей что случилось? — спросил Жаров.

— С Наташенькой-то? Да любовник ее замочил.

— Да ну?

— Зарезал. Та была стервой. Туда ей и дорога, честно говоря. А парень этот недавно откинулся.

— Умер, что ли?

Куроедов недоуменно посмотрел на Жарова. Произнес укоризненно.

— Ты же ведь журналист, а языка не знаешь. Умер — это «кинулся». А «откинулся» — это с зоны на свободу вышел. Я его не знаю, только на суде и видел.

— Он в Ялте или где?

— В Алуште. А тебе он на что?

— Ни на что. Так просто спросил.

Значит, Харьков… — думал Жаров, когда, пошатываясь, брел после пьянки домой, то есть, в редакцию, поскольку до дома надо было либо изрядно ползти вверх, либо ловить такси, то есть, показываться в таком виде водителю, который мог его знать, а Жаров бы все же известным в городе человеком, несмотря на то, что этот Курочкин… Курятина эта, как ее? — не узнал начальство в лицо… Тьфу! Что за чушь лезет в голову?