П. Никитин - Загробный гость - Приключения Шерлока Холмса в России. т. 1

— Не было ли у вас в роду примеров психических заболеваний среди предков? — спросил Холмс. — И в особенности, по женской линии?

— Нет.

— А сифилиса?

— Нет!

Холмс снова задумался.

— Отбрасывая в сторону предсмертное поведение вашего брата, — произнес он наконец, — возможно предположить, что ваша матушка стала одержима манией накопления и сокрытия денег от других. Возможно, что все богатство покоится где-нибудь в ее же комнате.

— Предполагал я и это, но меня смущает искренность ее просьб и уверений в том, что денег у нее нет, — проговорил Серпухов. — Ведь если продолжать такие выдачи, то скоро придется закрыть фабрику. И так уже дела стали немножечко хуже, и я, не признававший раньше никаких векселей, стал уже прибегать к займам, которые очень вредно отзываются на деле. Между тем мои отказы вызывают такой необыкновенный упадок сил у старухи, что я иногда начинаю опасаться за ее жизнь. Научите меня, мистер Холмс, что делать? Или, может быть, вы сами сумели бы повлиять на нее?

Серпухов остановился и, ожидая ответа, молча теребил полы своего сюртука.

Но Холмс, низко опустив голову и весь уйдя в свои таинственные думы, медлил.

Наконец он очнулся.

— Я желал бы заглянуть к вам, чтобы поговорить с вашей матушкой, — произнес мой друг.

И, словно про себя, добавил:

— Вернее всего, что она стала ненормальной из-за предсмертного поведения сына. Что же касается денег, то их она попросту прячет…

— Значит, я могу рассчитывать на ваше посещение? — спросил обрадованный Серпухов.

— Да. В Харькове мы находимся лишь проездом и так или иначе должны ехать в Москву, куда меня приглашали по одному интересному делу. Если мы выедем завтра, то послезавтра будем уже там и, если вы оставите ваш адрес, я зайду к вам в тот же день.

— Я буду вам очень, очень обязан! — воскликнул Серпухов. — Мы можем даже вместе выехать отсюда. К завтрашнему дню и я покончу со своими делами.

— Скажите, — перебил Холмс, — ваша матушка не заговаривается?

— Нет.

— И кажется в остальном вполне нормальной?

— Вполне.

— Говорит ли она о близкой смерти?

— Прежде она о ней и не вспоминала, но в последнее время стала часто говорить о своей скорой смерти и о том, что мне уже недолго остается исполнять ее просьбы.

— А ее здоровье?

— Старуха, видимо, слабеет. Она тоскует, молится, совсем осунулась и все время молчит. Видимо, мысль о смерти угнетает ее.

— Делала ли она какие-либо распоряжения на случай смерти?

— Да. Она купила себе место на кладбище.

— А завещание?

— Завещание совершенно не нужно, так как я являюсь единственным наследником.

— Часто ли она вспоминает покойного сына?

— Последнее время она молчит. Но если ей почему- либо приходится вспоминать о нем, то она говорит не иначе как о святом и называет его: «Святой Александр».

— Благодарю вас. Это все, что мне хотелось узнать, — проговорил Холмс. — Итак, мы поедем вместе.

Серпухов поднялся и ушел, а мы остались одни.

— Скорее всего это тронутая разумом, — произнес Холмс задумчиво. — Впрочем, посмотрим. На свете встречаются разные неожиданности.

На следующий день мы выехали из Харькова скорым поездом и через сутки с небольшим были уже в Москве.

Заехав на полчаса в «Большую Московскую» гостиницу, мы привели в порядок наш туалет и отправились на фабрику Серпухова.

Сам Иван Андреевич поехал туда прямо с вокзала и встретил нас дома. Несмотря на то, что он расстался с нами не более часа тому назад, у него был очень расстроенный вид и на вопрос Холмса: «Все ли в доме благополучно?» — ответил:

— Не успел приехать, как уже пристала! Вот вынь да положь ей четыре тысячи рублей. Просто хоть продавай фабрику да беги вон!

Он провел нас в гостиную, обставленную очень богато, хотя и безвкусно, и попросил присесть, распорядившись подать сюда кофе.

Разговаривая, мы рассматривали виды и альбомы с фотографиями, которыми были завалены столы в гостиной. Сам Иван Андреевич, желая угодить нам, то и дело давал пояснения.

— Вот это мой дядя, это одна знакомая барышня… — указывал он то на одну, то на другую карточку, совершенно не справляясь о том, интересно ли нам смотреть на его дядю или нет.

Позевывая, мы пялили глаза то на дядей, то на каких-то детей и дам, вынужденные из-за его объяснений смотреть дольше нужного на выцветшие или совершенно неинтересные лица и, кивая головами, мычали:

— Ага… вот как!.. Ах, это ребенок вашей тетки? — и тому подобные бессмысленные фразы.