— И вы предполагаете, что эта телеграмма была писана Карцевым?
— В этом не может быть никакого сомнения! Никому другому не пришло бы в голову пугать меня за несколько тысяч верст. Негодяй сделал это специально для того, чтобы заставить меня отказаться навсегда от поездки в Россию.
— И это, главным образом, послужило поводом к нашей поездке?
— Не совсем, но отчасти.
— О какой контрабанде вы начали говорить?
— Я имею в виду Дон. За последнее время русской полицией было установлено, что все города, лежащие по берегу Дона, наводняются контрабандным товаром, идущим, по всей вероятности, с Черного моря через Азовское. Контрабанда, главным образом, состоит из оливкового масла, табаку, кофе и развесного чая.
— Но при чем же тут Карцев?
— Я не могу сказать наверняка, в какой степени он участвует в этом деле, но, со слов некоторых русских полицейских, я узнал, что месяца полтора тому назад в Ростове-на- Дону был задержан один человек, по-видимому, причастный, как главарь, к этой контрабанде, и, судя по описаниям его внешности, это был Карцев. Он был заключен в местную тюрьму, откуда бежал ровно через двое суток среди белого дня, убив двух часовых. Несмотря на то, что на ноги была поставлена вся ростовская полиция, ей не удалось открыть никаких следов, и преступник скрылся самым удивительным образом, не оставив после себя решительно никаких следов.
— Да куда мы сейчас едем? — спросил я.
— Пока мы проедем в Елец. От Ельца мы доберемся до Задонска и оттуда постепенно будем спускаться по Дону вплоть до Азовского моря.
III.
В Москве мы остановились на сутки, чтобы запастись кое-чем из вещей, и отсюда выехали через Орел на Елец, где, пробыв несколько часов, сели на поезд, отправлявшийся в Задонск.
Жатва еще не начиналась, и я с удовольствием смотрел на золотистые поля, колыхавшиеся под ветром, словно море.
Город Задонск казался маленьким провинциальным городком, раскинутым на высоком берегу Дона.
Он весь утопал в садах и от всех его улиц и построек пахло чем-то старым и давно забытым.
Лучшая гостиница в городе не сравнилась бы с самой худшей лондонской гостиницей.
Но делать было нечего.
Выбирать было не из чего и, волей-неволей, приходилось мириться с обстоятельствами.
Переночевав в номере и напившись чаю, мы вышли на улицу и стали бесцельно бродить по городу, стараясь не удаляться особенно от реки.
Я заметил, что внимание Холмса особенно сильно привлекал берег.
На берегу он не пропускал ни малейшей мелочи, прислушиваясь к каждому, по-видимому, пустяшному разговору и зорко всматриваясь во все лица.
Проходив до обеда, мы зашли в небольшой погребок и заказали себе поесть, потребовав бутылку красного крымского вина.
Погребок был пуст и у стойки виднелась лишь фигура молодого человека, по типу южанина, который, как оказалось, был сыном хозяина.
Мы уже успели съесть поданный нам обед и Холмс собирался уже заплатить по счету, когда в погребок вошли три человека, сразу обративших на себя наше внимание.
Один из них был пожилой человек лет, по-видимому, 50-ти, с сильной сединой в волосах и бороде. Другому на вид было лет 35.
Третьему можно было дать не более 27 лет. Лица всех троих были загорелы и сразу было видно, что все они большую часть своего времени проводят на открытом воздухе.
Одеты они были безукоризненно, в белые с полосками костюмы.
Дорогие бриллиантовые перстни так и сверкали на их руках.
Непринужденно и весело войдя в погребок, они заняли столик, не обращая на нас никакого внимания.
— Ну-ка, хозяин, распорядитесь, чтобы нам дали хорошего коньяку, — произнес старший из них.
При этом он назвал марку.
Зная русские цены на коньяк, я удивился, так как коньяк этой марки должен был стоить в магазине не менее 10 рублей за бутылку.
Удивился и хозяин.
— Извините, у нас нет такого дорогого коньяку, да и вряд ли во всем Задонске нашелся бы на него покупатель! — произнес он.
— Видно, у вас народ не особенно вкусно живет! — с презрением крикнул старший посетитель. — Какой же у вас есть коньяк?
— Самый лучший, который вы найдете у нас в городе, будет стоить у нас в погребке пять рублей бутылка, — ответил хозяин.
— Ну, черт с вами, давайте бутылку!
Прислушиваясь к разговору вошедших, мы не могли почти ничего понять, так как разговор велся или о пустяках или вдруг переходил на совершенно незнакомый нам язык.
За первой бутылкой коньяку последовала вторая. Потом посетителями были заказаны кофе и мадера, снова такой высокой марки, какой не нашлось в погребе.
Читать дальше