Гай Адамс - Шерлок Холмс. Армия доктора Моро

– Есть, капитан, – ответил я, старательно подражая грубому ирландскому акценту, чем вызвал у Холмса лишь новую гримасу отвращения.

Мы решили, что лезть в окно спальни Холмса будет слишком вызывающе, и вышли на Бейкер-стрит через парадную дверь. Впрочем, Холмс не возражал и против первого варианта, но я не собирался ломать ноги еще до начала нашей прогулки. До реки было далеко. Холмс утверждал, что все наши усилия по маскировке пойдут прахом, если нас увидят выходящими из кеба. Я готов был признать его правоту, но считал, что мы могли с полным комфортом преодолеть хотя бы полдороги. Однако Холмс не привык что-либо делать наполовину.

К тому же моему другу нравилось прогуливаться по городу, ощущать биение его пульса на крутых поворотах и в глухих переулках, где на каждом углу ежедневно разыгрывались маленькие драмы. Холмс не был особенно чувствительным человеком, но знал за собой этот недостаток и приложил много усилий, чтобы компенсировать его. Он отмечал каждую деталь в поведении людей, не только для того, чтобы определить их характер и влияние на них окружающей обстановки. Холмс также наблюдал и за тем, как они общаются между собой. Ему было прекрасно известно, что именно здесь кроются настоящие тайны. «Если бы весь мир вел себя так же рассудочно, как я, – признался он однажды, – я бы в один миг раскрывал любое преступление. Это была бы чисто математическая задача, бесспорная сумма всех слагаемых. Но нет, ничто так не запутывает дело, как человеческая душа. Все люди отличаются друг от друга, и это ужасно затрудняет работу детектива».

Мы не могли бы пожелать большего разнообразия для нашей прогулки. Началась она в тесном Мэйфейре, где джентльмен может глотнуть свежего воздуха лишь в тот короткий промежуток времени, когда направляется из обитого бархатом экипажа в свой прокуренный клуб. Хотя Холмс и говорил мне о том, что мы должны выглядеть частью окружающей среды, но он, очевидно, имел в виду вовсе не этот район. На нас смотрели с откровенной враждебностью не только швейцары, но и немногие прохожие, понапрасну изнашивающие свою обувь.

– Прочь отсюда! – крикнул нам старый солдат, сменивший мундир на галуны швейцара в клубе «Маммерсет», чтобы доживать свой век, вытягиваясь в струнку перед старшими по рангу. – Нам здесь бродяги ни к чему.

Я решил не упоминать о том, что как бывший военный врач могу посещать этот клуб. Он бы все равно мне не поверил. На самом деле у меня было даже больше прав, чем у него самого. С моим послужным списком я бы мгновенно получил здесь стакан бренди, а этого возомнившего о себе лакея вышвырнули бы за дверь. В какие смешные игры мы играем и как мало все это значит в итоге! Холмс отвесил ему шутовской поклон и двинулся дальше, громко хохоча, словно пьяный. «Не очень-то у нас получается не привлекать к себе внимание», – подумал я, когда мы свернули в театральный квартал. Здесь мы, по крайней мере, не казались чужаками – два бродячих актера, пытающихся найти работу.

Публика как раз начала выходить из театров, и улицы заполнились довольными зрителями, а также теми, кто решил воспользоваться этим обстоятельством. Мы с Холмсом вовсе не были здесь единственными бродягами. Тут и там в толпе мелькали угрюмые потрепанные личности, которые просили «помочь, кто чем может» или же сами себя выручали, опустошая карманы зазевавшихся прохожих. Проходя мимо компании воришек, собравшихся возле Адельфи, я решил держать руки поближе к карманам своего пальто, чтобы вовремя схватить потянувшиеся туда ловкие пальцы. Но через мгновение понял, что напрасно беспокоился. Сейчас я не казался им заманчивой целью. Наоборот, они видели во мне возможного конкурента. Это было странное ощущение, так не похожее на мои обычные представления о себе.

От Стрэнда мы быстро дошли до набережной и там сели на пароход.

Прислонившись к борту, я смотрел на окутанный дымкой Лондон. Сколько бы я ни прожил здесь, он каждый раз открывался мне с новой стороны. У него тысяча лиц, и каждому он представляется по-своему. Для аристократов это музей старинной архитектуры. Для клерков – огромный магазин, наполненный суетливыми покупателями. Для низших классов – мрачное и гибельное место, где бедный и обездоленный человек все же может найти убежище, если очень постарается.

Сейчас это был шумный и светящийся огнями берег, отделенный от нас беспокойной рекой, которая и давала ему жизнь.

– Это мрачное и гибельное место, – непроизвольно повторил я вслух, так что Холмс с любопытством обернулся ко мне и кивнул.