— Сколько? — перебил его Латимер.
— Пятьсот пиастров.
Он старался изобразить детскую неопытность в такого рода делах. На лице его появилось грустное выражение художника, который явно просит меньше, чем на самом деле стоит его работа.
Латимер подумал о том, что пятьсот пиастров, если перевести на английские деньги, не составят и фунта стерлингов, но, заметив, как блеснули глаза его собеседника, когда он назвал эту сумму, непреклонным тоном сказал:
— Двести пятьдесят.
Мышкин воздел руки к небу: надо ведь заплатить приятелю, он человек влиятельный — значит, мало не возьмет, а тогда ему ничего не останется — как же жить?
В конце концов, сошлись на трехстах пиастрах, из них пятьдесят — приятелю. Отдав Мышкину задаток в сто пятьдесят пиастров, Латимер ушел. Выйдя на набережную, он похвалил себя за проделанную работу: уже завтра утром ему будет известен результат переговоров. Конечно, было бы лучше, если бы он мог просмотреть архивные документы своими глазами, а затем лично убедиться в адекватности перевода, но обстоятельства были сильнее проснувшейся в нем страсти к сыскной деятельности, так что приходилось ограничиться ролью любопытного туриста. Оставалась еще вероятность, что Мышкин просто прикарманит эти деньги, но те немногие встречи с русскими, которые были у Латимера, произвели на него большое впечатление — в их честности и порядочности нельзя было сомневаться. Что ему подсунут вместо подлинных документов какую-нибудь липу, тоже исключалось: ведь полковник Хаки познакомил его в общих чертах с этим делом. Все могло сорваться, правда, в том случае, если внимательный человек, приятель Мышкина, сочтет, что пятьдесят пиастров — слишком незначительная сумма за его труды.
На другой день утром Латимер нашел на дверях офиса замок. Прождав Мышкина на грязном крыльце около часа, он так и ушел ни с чем. Еще одно посещение во второй половине дня также оказалось безрезультатным. Пожав плечами, он решил, что потеря пяти шиллингов его не разорит, но уверенности в нем заметно поубавилось.
Его самочувствие улучшилось, когда портье вручил ему написанную скверным почерком записку, в которой Мышкин проклинал себя за то, что заставил Латимера волноваться, и объяснял задержку тем, что в порту при разгрузке румынского парохода погиб грузчик, и поэтому при переговорах помощника капитана с портовой полицией срочно требовались его услуги, но что — самое главное — влиятельный человек все устроил и материал будет представлен завтра вечером.
Латимер спустился в ресторан, чтобы поужинать, и сидел, потягивая аперитив, когда к нему провели запыхавшегося Мышкина. С него градом лил пот; отдуваясь, он повалился в кресло.
— Ну и денек! Ну и жара! — выпалил он.
— Принесли?
Мышкин, кивнув, устало закрыл глаза. С какой-то болезненной гримасой на лице он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда сложенные пополам листы бумаги, соединенные скрепкой. Насмешливый Латимер подумал, что Мышкин похож на дипкурьера, который умер сразу после вручения депеши.
— Что будете пить? — спросил он.
Слова эти произвели на Мышкина действие живой воды: он встрепенулся и сказал:
— Полагаюсь на ваш вкус, но я бы предпочел абсент. Avec de la glace.
Подозвав официанта, Латимер сделал заказ и стал просматривать бумаги. Всего здесь было двенадцать написанных рукой Мышкина листов, содержание которых не оставляло никакого сомнения в их подлинности. Латимер, не откладывая, приступил к чтению.
Турецкое правительство национального освобождения
ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ
Настоящий трибунал создан решением военного коменданта города Измира на основании закона, принятого в Анкаре в 18-й день шестого месяца 1922 года по новому календарю.
Показания свидетелей заслушаны в присутствии заместителя председателя военного трибунала, бригадного майора Зия Хаки в шестой день десятого месяца 1922 года по новому календарю.
«В трибунал поступило заявление от некого Закари, еврея, в котором говорится, что убийство его двоюродного брата Шолема — дело рук Дхриса Мохаммеда, негра, работающего на плантации инжира в Буйя.
На прошлой неделе патруль шестого полка обнаружил в доме возле старой мечети труп проживающего в этом доме ростовщика Шолема, еврея, перешедшего в мусульманство. Неизвестные убили Шолема, перерезали ему горло. Хотя вышеупомянутый Шолем по своему происхождению не принадлежит к числу правоверных и пользуется дурной репутацией, наша бдительная полиция, проведя соответствующее расследование, установила, что убийство было совершено с целью ограбления.
Читать дальше