Чарльз Сноу - Смерть под парусом

Продолжая смеяться, Роджер стал читать дальше:

— «После завтрака Кристофер и Филипп по очереди вели яхту к Бьюру. Ветер был слабым, и капитан посчитал возможным доверить судьбу команды новичкам. Он с удовольствием отмечал, что Кристофер делает успехи в навигационной науке, чего никак не скажешь о Филиппе, самом неопытном из всей команды. Попрактиковавшись несколько дней, Кристофер будет управляться с судном не хуже Уильяма. Тоня все утро принимала солнечные ванны на носу яхты, вызывая огромный интерес всех молодых людей, живущих у реки». Вот удачный кусок.

Я заметил, что его толстое лицо раскраснелось, а лоб покрылся капельками пота — в каюте было жарко.

Он снова стал читать:

— «Филипп же очень разволновался и посчитал необходимым сидеть рядом с ней, исполняя роль ширмы. Заметив этот первый признак преодоления Филиппом своей лени, вся компания разразилась одобрительными возгласами. Некоторые очень удивились, что он до такой степени считает Тоню своей собственностью и даже не позволяет другим смотреть на нее.

Мы позавтракали на ходу, поскольку капитан решил, что не стоит тратить время и ставить судно на якорь, если мы хотим к вечеру добраться до Солхауза. Там у нас была назначена встреча с нашим ветераном, и капитан не хотел подводить его. За всю неделю плавания это первый завтрак на ходу, но Уильям все равно ворчал».

Роджер поднял голову.

— Уильям тяжелый человек. Ему было бы полезно узнать, что я не одобряю его поведение. — После этого короткого замечания он продолжил: — «Полагая, что Кристофер, вероятно, хочет поговорить с Эвис, капитан до самого вечера управлял яхтой один, не уступая место Уильяму — в качестве наказания за бунт во время ленча. Кристофер и Эвис тактично удалились от Филиппа и Тони, но обе пары всю вторую половину дня так и просидели на носу яхты. Капитан был единственным человеком из всей компании, кто наслаждался созерцанием пейзажа этим пасмурным и ветреным вечером; остальные были поглощены друг другом или углубились в себя».

Роджер помолчал и широко улыбнулся:

— Мне самому нравится, как это написано, — и принялся читать дальше: — «В шестом часу „Сирена“ достигла места, где была назначена встреча с Йеном, и у нас возник спор по поводу ужина. После ленча на скорую руку все проголодались, и мы решили доплыть до Роксема, заказать ранний ужин в пабе и вернуться к тому времени, когда должен появиться наш ветеран. Что и было сделано. Мы плотно поужинали в Роксеме, вернулись и встали на якорь за полчаса до прибытия Йена в Солхауз. Разумеется, он опоздал; вечно у него что-то не так. Капитан простил его».

— Не перестаю удивляться вашей наглости, Роджер, — со смехом запротестовал я.

— «Капитан простил его, и мы провели вечер за коктейлями и беседой. Выпили за здоровье Кристофера (следует отметить, что по прибытии в Роксем на ужин он получил ждавшее его письмо, в котором сообщалось, что ему предоставляют работу в Малайе), а после того как Филипп и Тоня, следуя обыкновению, продемонстрировали вечную преданность друг другу, все отправились спать». Это все! — торжествующе воскликнул Роджер.

— Превосходно, — ответил я, нисколько не покривив душой, поскольку не ожидал, что рассказ о прошедшем дне окажется таким коротким.

— Вести судовой журнал — это так забавно, — пророкотал Роджер. — Очень забавно. Мне всегда нравилось.

— Не сомневаюсь.

— Пойду уберу журнал. Люблю, когда все лежит на своих местах. — Роджер снял резиновые туфли. — А потом — спать.

— Великолепно. Кстати, а где вы его держите?

— Там, где положено, — над кормовым люком. На специальной полочке.

Он тихо вышел из каюты.

Я поспешно разделся и к возвращению Роджера уже возился с одеялами, пытаясь завернуться в них.

— Ну вот! — с громким смехом воскликнул он. — Быстро же вы улеглись. Но этой ночью выспаться все равно не удастся. Койка кажется немного жестковатой, пока не привыкнешь.

— Спокойной ночи, — отвернувшись к стене, пробормотал я.

Несколько минут Роджер еще возился, потом послышалось глухое ворчание; устроившись на своем месте, он потушил лампу. Скоро мне стало ясно, что койка очень неудобная штука. У меня заболело бедро, но от попыток сменить позу стало еще хуже, а чем больше я двигался, тем жарче становилось в каюте — так по крайней мере мне казалось. В конце концов я приготовился терпеть неудобства, распрощался с надеждой быстро заснуть и погрузился в размышления.

До моего слуха доносилось тяжелое дыхание Роджера, и этот размеренный ритм еще больше раздражал меня, мешая заснуть. Я с обидой вспоминал, как Роджер заставил меня слушать судовой журнал, когда мне хотелось лечь; теперь же он спит, а я мучаюсь бессонницей. Записи в судовом журнале очень точно отражали характер Роджера. Это в его стиле: называть себя капитаном, бросать камешки в огород Тони и остальных, сердиться на Уильяма за то, что тот имеет собственное мнение. Тем не менее обычно мне доставляли удовольствие шумность и тщеславие Роджера; я стал вспоминать о наших встречах в Италии и других местах.