Кэрол Дуглас: Новый скандал в Богемии

Меня заключило в объятия окутанное паром облако шелестящего шелка и фиалковых духов.

– Удачной поездки, Нелл, и не беспокойся! – прозвучал взволнованный голос Ирен.

– Я никогда не беспокоюсь понапрасну, – успела я ответить, пока еще одно окутанное паром создание не кинулось меня обнимать.

– Дорогая Нелл, я буду чудовищно по вам скучать, – призналась Аллегра со слезами в голосе. – Умоляю, забудьте мое глупое предсказание; желаю вам скучной, никем не прерываемой, самой обычной поездки.

– Благодарю, Аллегра, – с достоинством сказала я. – Не сомневаюсь, такой она и будет.

И затем Годфри, поддерживая под локоть, провел меня по узкому коридору в купе. Со знанием дела осмотрев его, он положил мой саквояж на одно из сидений напротив.

– Купе первого класса, как и указано на билете, – одобрительно отметил он. – По крайней мере, во время долгой поездки тебя никто не будет беспокоить. – Годфри снял шляпу, чтобы наклониться и тоже заключить меня в объятия – можно было подумать, что я отправляюсь по меньшей мере в калькуттскую «черную дыру» [38]. – Спасибо за твою неизменно ценную помощь в Праге, – мягко сказал он. – Нам повезло, что мы смогли вытащить Ирен из этой переделки. И спасибо тебе, что позволяешь нам с Ирен сбежать и немного развлечься в Вене.

Что я могла сказать? Очень немногое, так как внезапно у меня перехватило дыхание. Я просто отважно кивнула, и Годфри вроде был вполне удовлетворен, ибо улыбнулся мне и, по-товарищески похлопав по плечу, вышел из моего просторного купе.

Я немедленно села и устроилась у окна. Сквозь клубы пара я различила Аллегру и Ирен, которые стояли бок о бок, махали руками и совершали прочие идиотские движения, характерные для провожающих, когда они видят, но не слышат своих друзей. Я тоже попыталась что-то передать жестами. Скоро к ним присоединилась и высокая фигура Годфри. Они выглядели как настоящая счастливая семья: Годфри, Ирен и юная Аллегра, почти как отец, мать и дочь, – хотя моя подруга вряд ли одобрила такое сравнение.

Я же чувствовала себя – да и выглядела соответственно – уезжающей гувернанткой, которая тепло прощается с семьей своей воспитанницы и отправляется в собственное увлекательное путешествие.

Что за недостойные мысли! Впрочем, неудивительно, что я чувствовала некоторую жалость к себе: когда с первыми резкими толчками отъезжающего поезда мои друзья медленно поплыли назад, я будто безвозвратно перевернула страницу альбома с фотографиями. Мы уже никогда не будем такими, как сейчас – в этом месте, в это время, после всех наших приключений.

Я смотрела в окно, пока не остались только клубы пара снаружи и незнакомцы, толкущиеся за моей спиной в коридоре. Тогда я повернулась и оглядела купе: зеленые, обитые бархатом сиденья с сетками над каждым, чтобы можно было положить багаж. Я выглянула через отъезжающую дверь в узкий коридор. Никогда не привыкну к этим современным иностранным поездам, где в купе нет дверей, открывающихся прямо на платформу. Мне совсем не нравилось, что остальные пассажиры могут проходить по коридору и таращиться в мое купе.

Чтобы избежать чужих взглядов, я уставилась в окно. Несмотря на вуаль, вряд ли мое лицо сейчас представляло собой привлекательное зрелище. И я совершенно точно не хотела видеть никого из других пассажиров.

Прага, город ста башен, таяла вдали и уступала место мирной зеленой сельской местности. Наконец наши здешние приключения закончились раз и навсегда. Мы оставили после себя благодарных короля и королеву – кто бы мог такое подумать полтора года назад! Пусть Ирен и не удалось распутать смерть парижских вышивальщиц, но она хотя бы позаботилась о том, чтобы втянутая в убийство старого короля богемская горничная была освобождена. И еще Ирен дала в Праге свой последний концерт – на собственных условиях и в собственной неподражаемой манере. Нескоро забудут ее выступление мистер Дворжак, оркестранты и другие певцы, да и наша троица тоже.

Не забудет мою подругу и женщина по имени Татьяна, как не забудет она и Годфри.

Я потерла ладони, так как в пустом купе было прохладно. Нет. Не буду думать о грядущих страхах целых четыре дня. И не успела я принять это решение, как меня заставил повернуться какой-то звук у входа в купе.

Дверь уже закрывалась за наводящей ужас фигурой в одеянии, которое я могу описать только как казачий костюм: широкие штаны, высокие сапоги, куртка, расшитая золотым шнуром, и короткая накидка, отороченная каракулевым мехом. Над воротом маячило румяное лицо с кустистыми бровями, пышными усами и бакенбардами, а довершала картину шапка из того же каракулевого меха. Не хватало только кривого кинжала.