Вольфрам Флейшгауэр - Пурпурная линия

— Стало быть, если я вас правильно понял, речь идет о многих историях?

— Да, если угодно. Но одна из них обставлена такими фактами, как об этом во многих местах говорит и сам автор, что слово «история» в данном случае вряд ли уместно. Как бы то ни было, должен вам сказать, что после всего, что я читал об упомянутых в рукописи событиях, я все же не могу достоверно утверждать, что в ней соответствует исторической правде, а что вымышлено. Одно небо знает, какая драма разыгрывалась в Париже весной 1599 года! Тот, кто долго занимается этим случаем, по зрелом размышлении приходит к выводу, что часть так называемых исторических документов суть не что иное, как подделки. Стоит для примера привести мемуары маркиза де Рони, будущего герцога де Сюлли, в которых цитируются письма, являющиеся вымышленными с вероятностью, граничащей с уверенностью. Случай этой Эстре неясен до сего дня, и я сомневаюсь, что на истину вообще когда-либо будет пролит свет. Дело выглядит так, словно художник своей странной картиной указывает нам верный след. Однако я снова забегаю вперед, хотя и взялся рассказывать все по порядку.

Кошинский снова замолчал, правда, лишь на мгновение, только для того, чтобы привести в порядок мысли. Я приготовился к короткому изложению сути, но вместо этого он развернул передо мной целое историческое полотно.

И так, 1590 год. Франция почти полностью опустошена тридцатилетней религиозной войной. Генрих IV Наваррский уже год король Франции. Но что это за король — в его столице хозяйничают испанцы и Католическая лига, для которых Наварра не более чем протестантский еретик, ухитрившийся, как это ни прискорбно, пережить Варфоломеевскую ночь. Не проходит и дня, чтобы в том или ином городе королевства его не сжигали in effigie [1] . По всей стране бушует гражданская война, разжигаемая вмешательством других европейских держав. Перевес католичества удручает. На востоке Лотаринги с ненавистными Гизами, вождями Католической лиги, окопавшимися в Париже, призывают на трон Карла де Бурбона, который в том же году умирает. На северо-востоке Нидерланды, оккупированные испанцами. И наконец, сама Испания — центр Контрреформации — нависла над южной границей королевства. Филипп II Испанский использует любую возможность, чтобы с помощью военных операций углубить раскол Франции. Генрих, вернувшийся в лоно протестантства, отлучен от церкви и потерял юридическое право быть королем. В течение своей жизни он пять раз меняет вероисповедание. Очень трудно, практически невозможно отделить религию от политики. Монтень пишет, как однажды, стоя рядом с Наваррой на берегу моря, он любовался закатом солнца. На вопрос, какая религия истинна, король ответил не сразу. Он долго смотрел на море, уставив на горизонт неподвижный взгляд, а потом обернулся и произнес знаменитые слова: «Что я знаю?» Генрих был скептиком, как и большинство умных людей.

Девятого ноября 1590 года королевская армия становится лагерем в Суассоне. Генриху Наваррскому тридцать семь лет, он одет в простую рубаху и штаны, у него нет нижнего белья, но есть королевство, на которое ополчилось полмира. De jure [2] он состоит в браке с женщиной, много раз посылавшей против него войска и которую он в конце концов сажает под домашний арест в Юссоне, близ современного Клермон-Феррана. Вы, несомненно, знаете эту даму. Маргарита, дочь Екатерины Медичи. La Reine Margot [3], как называют ее французы. Нелегкая задача — создавать реалистичные портреты людей того времени. Иногда это вообще кажется невозможным, как в случае с Маргаритой, которая — с головой засыпанная приписываемыми ей скандалами — предстает перед нами самой ненасытной хищницей в мировой истории.

Париж остается неприступным. Во время последней осады от голода умерли пятнадцать тысяч человек, но город устоял. Как только Майенн, командовавший войсками Лиги, получил помощь от герцога Пармского, Генрих вынужденно снимает осаду, отводит армию к Суассону и остается там на зиму.

В свите Генриха находится двадцатисемилетний Роже де Сен-Ларри, герцог де Бельгард, самый пылкий дамский угодник из аристократов того времени. Во время охоты он начинает увлеченно рассказывать королю о своей новой победе. Генриха охватывает любопытство. Король желает лично посмотреть на красавицу, и они с герцогом скачут пятнадцать километров до замка Кевр.

Кевр, думает король, значит, это Эстре. Дитя семи смертных грехов. Чудная семейка. Владелец замка носит ветвистые, как у матерого оленя, рога, которыми наградила его супруга, много лет назад сбежавшая в Иссуар с маркизом д'Аллегром. Правда, сам рогоносец Антуан д'Эстре тоже отсутствует в замке, когда к нему подъезжают Генрих и Бельгард. Издали видны влажно поблескивающие шиферные крыши башен. Герцог продолжает радостно превозносить достоинства своей прекрасной возлюбленной, пока они с королем проезжают по подъемному мосту и, делая энергичные знаки слугам, минуют ворота замка. Челядь едва не ломает себе спины в поклонах, разрываясь между подобострастием и любопытством хотя бы краем глаза взглянуть на короля. Бельгард оставляет его в зале и вскоре возвращается с Дианой, старшей из сестер д'Эстре. Габриэль пока но видно, а больше в замке никого нет. Диана кланяется умело и низко, но без намека на угодливость. Снизу король видит блеск ее узких красивых глаз, во взгляде которых читается понимание — это не коленопреклонение, а расчетливая благодарность очарованной публике. Генрих предоставляет Диане наслаждаться триумфом и вознаграждает себя долгим взглядом на пресловутое богатство семейства, которое она воплощает в своем желтом с глубоким вырезом платье.