Карл Ганеман - Мёртвый палец

— Хорошо, милостивый государь, — опять прервал его председатель, — избавьте нас от этих объяснений и, пожалуйста, переходите к делу.

— Столкновение между отцом и сыном, — начал опять Дюбур, — произошло, надо полагать, 10, 11 или 12 декабря. Вот все, что я могу сказать относительно времени. Господин Минс знал, однако же, своего сына слишком хорошо, и был убежден, что его раскаяние не чистосердечно. Поэтому, чтобы лишить сына всякой возможности питать свою нечистую страсть, он предложил мне руку своей дочери. Так как я давно уже всем сердцем любил Юлию и был уверен во взаимности — девушка призналась однажды, что я был для нее очень дорог — то я с радостью ухватился за это предложение. В согласии со стороны Юлии я нисколько не сомневался. Но, к сожалению, я ошибся. Из страха ли перед братом, или по другим, мне неизвестным, причинам, но она упорно отказывалась отдать мне свою руку. Я решился ждать терпеливо того времени, когда Юлия станет уступчивее. Но за это время преступная склонность моего друга к своей сестре не только не утихла, но еще усилилась. Очутившись однажды в комнате наедине с девушкой, он решился сделать на нее безнравственное покушение.

Не будучи в силах освободиться от полупомешанного, она громко закричала. На ее крик прибежал отец и застал детей своих в положении, от описания которого, милостивые государи, я из благопристойности отказываюсь. Довольно того, что господин Минс поспел вовремя, чтобы помешать совершиться преступлению самому гнусному, какое вы можете себе представить. Со слезами на глазах, с пылающими от стыда щеками, Юлия бросилась вон из комнаты, между тем как между отцом и сыном произошла страшная сцена. Вследствие этого Иосиф отыскал меня и сказал: «Отец проклял меня и хочет выгнать из дома, чтобы я никогда не видал ни его, ни Юлию. Но я не могу и не хочу жить без нее, и если я уйду отсюда, то горе всем тем, кто меня поверг в несчастье, горе и мне самому! Если меня насильно заставляют совершить преступление, кто же тогда виноват? Пусть будет так! Они хотят, чтоб я стал преступником — да будет их воля!» — «Что такое случилось?» — спросил я, побледнев от ужаса. Но сколько я не приставал к нему с расспросами, я не мог ничего более от него добиться.

— Вам следовало тотчас же сообщить обо всем этом властям, — заметил председатель строго, когда молодой человек замолчал. — Это могло бы предупредить преступление.

Аббат Сестили, казалось, также был недоволен поведением своего духового сына, потому что укоризненно сказал:

— По крайней мере, на исповеди вы должны были бы намекнуть мне о заблуждениях вашего друга, сын мой. С Божьей помощью мне, может быть, посчастливилось бы исцелить его от этой роковой страсти.

Дюбур, как бы пристыженный, опустил голову и отвечал, не поднимая глаз:

— Признаюсь чистосердечно, что я заслуживаю этот упрек, и я сам уже укорял себя в этом. Но мне и в голову не приходило, что Иосиф может быть преступником и я считал слова его за пустые угрозы. Да и отец его, сообщив мне о покушении, просил не говорить об этом никому. Правда, если бы я знал, что… О Боже мой!

Рыдания не дали договорить ему; он вынул платок и вытер себе глаза.

— Гм, это дело другое и служит к вашему извинению, — сказал председатель, несколько смягченный и тронутый горем молодого человека. — Когда Иосиф Минс приходил к вам и делал вам свое безумное признание?

— Три дня тому назад. С тех пор я его не видал. Но это, впрочем, и все, что я могу сказать о нем.

Все собрание было в высшей степени поражено всем тем, что оно услышало от Дюбура. Никто не верил в возможность подобного преступления. Ввиду таких подавляющих фактов, вряд ли можно было сомневаться, что не Иосиф Минс сделал это гнусное дело. То обстоятельство, что он исчез, придало тяготевшему на нем подозрению полную достоверность.

— Не можете ли вы сказать, в которую сторону бежал молодой Минс? — снова обратился председатель к Дюбуру.

— К сожалению, не могу, — отвечал этот последний. — Впрочем, — продолжал он, немного подумав, — я припоминаю, что он нередко говорил мне, что в Марселе легко сесть на корабль и уехать. Поэтому, хоть я и не ручаюсь за свое мнение, я думаю, что он нашел убежище в Испании.

Председатель и аббат Сестили стали тихо совещаться между собой.

Во время наставшего вследствие этого молчания Дю-бур подошел к трупу Юлии и, подняв платок, которым была прикрыта обнаженная грудь молодой девушки, казалось, внимательно рассматривал рану.