Антон Кротков - Загадка о тигрином следе

– Я понимаю, что это может оказаться простым совпадениям… Не хочу наводить на кого-то напрасное подозрение… Но мысль об этом с самого утра не даёт мне покоя…

Волнение тайной гостьи передалась Лукову.

– Прошу вас! – сделал приглашающий жест Одиссей. Но из-за охватившей его растерянности вместо походного стула указал на свою раскладную кровать. Этим он ещё больше смутил барышню, которая оказывается при всей своей внешней уверенности и внутренней силе, сохранила девичью застенчивость.

– Нет, напрасно я пришла! – передумала молодая женщина, и быстро направилась к выходу из палатки. Но Одиссей догнал её. Сам, поражаясь и радуясь внезапно пробудившейся в нём смелости, он очень деликатно взял гостью за руку и проводил к раскладному стулу.

– Уделите мне хотя бы пятнадцать минут своего времени. Если не хотите, можете не говорить о чём собирались. Я просто рад, что вы зашли. Хотите чаю?

Бровь молодой женщины удивлённо изогнулась. Одиссей со смущённой улыбкой пояснил, что из-за отсутствия воды он, конечно, не может предложить гостье настоящий чай, но ведь можно вообразить себя в иных – приятных обстоятельствах.

– Представьте, что я в гостях в вашем казанском доме, или же вы навестили меня в Москве.

Кира не сразу поняла и приняла предложенную ей игру, но постепенно смущение её прошло. Молодые люди принялись от души дурачиться, изображая, будто и в самом деле наслаждаются бутафорским чаем. Словно маленькая девочка Кира увлеклась необычной забавой. То и дело заливисто смеясь, предлагала партнёру действовать в новых обстоятельствах:

– А вот заходит наша горничная Биби, и объявляет, что в передней появился господин Мозжеватов. Учтите, Одиссей он страшный зануда, и на дух не переносит москвичей.

– А я подсыплю ему яду в чай, пусть не ходит – весело брякнул первое, что пришло ему в голову Луков.

Игра тут же перестала быть забавной для Киры. Лицо её вновь стало озабоченным.

– Я хоть и говорила на совете, что лошади отравились сами, но я ведь не ветеринар – пояснила она. – Откровенно говоря, мне было жаль этих солдатиков. Господин подполковник человек решительный и жёсткий. Но и он ведь тоже может оказаться небезгрешным. И даже очень не безгрешным…

Одиссей почувствовал, что Кира неспроста повторила последнюю фразу. Это был уже даже не намёк. Она будто знала про Ягелло что-то компрометирующее, но по какой-то причине не спешила открывать карты. Лукова это огорчило и он фактически вступился за своего заместителя по военным вопросам:

– Не знаю, не знаю… Наверное, если бы здесь сейчас находился наш комиссар – товарищ Лаптев, то ваши слова наверняка пришлись бы ему по душе. Да и вообще после недавнего белого восстания в Ташкенте в каждом бывшем офицере видят предателя.

– Вы ослышались, я не говорила, что он предатель – рассердилась Кира. – Но как быть вот с этим!

Она порывисто извлекла из кармашка сложенный втрое мешочек уже знакомого Одиссею солдатского кисета. Развернула. И пояснила:

– Я подобрала его неподалёку оттого места, где были привязаны лошади сегодня утром, когда проходила мимо, чтобы проведать своих больных и раненых.

Вихрь мыслей пронёсся в голове Одиссея. «Неужели это действительно сделал Ягелло?! Какие у него могут быть мотивы вредить экспедиции? Ну да, по всей видимости он имеет столь же мало причин любить власть большевиков, что и я. Тогда что это, – месть? Но тогда он поступает вдвойне мерзко, фактически настаивая на расстреле невиновных… Впрочем, не пора ли уж перестать быть идеалистом. Разве ты ещё не понял, что в жестокой мужской драке, в которой тебе приходиться участвовать отнюдь не в роли зрителя, допускаются любые приёмы. Но мой долг позаботится о безопасности этой славной женщины. И как я мог даже на секунду усомниться в её порядочности!».

– Прошу вас не говорить никому о своей находке – попросил Киру Одиссей. – Я же постараюсь во всём разобраться.

После гибели лошадей быстро найти носильщиков не удалось. Поэтому всё имущество, которым можно было пожертвовать, было брошено в последнем лагере. Отныне экспедиционерам предстояло обходиться без палаток и многого другого, что давало им в тяжёлом путешествии ощущение хотя бы некого подобия комфорта.

Единственная уцелевшая лошадь была отдана неспособным самостоятельно передвигаться раненым. На ней ехали получивший во время последней стычки пулю в ногу Кенингсон и солдат, который после укуса каракурта сам отсёк себе ножом почти всю икроножную мышцу, чтобы не умереть от смертельного яда. Остальные шли пешком или их несли на самодельных носилках. Причем общий вес поклажи, приходящейся теперь на каждого человека, вырос вдвое. Людей то стало меньше, и весь груз после гибели лошадей приходилось тащить на собственном горбу! Обязанность нести снаряжение была распределена между всеми примерно поровну. Исключение было сделано только для единственной женщины в экспедиции. Не смотря на слабые протесты Артура Каракозова, на него тоже взгромоздили несколько тюков.