Антон Кротков - Загадка о тигрином следе

– Да убери ты свою бумажку! – сердито отпихнул он руку Вильмонта. – Я служил ефрейтором в императорской армии и вашего брата офицера за версту вижу. Так что можешь подтереться своей фальшивкой. Мне же ясно как божий день, что вы отряд белых, пробираетесь в наш тыл, а ведёт вас казахский националист-алашординец.

– Вы можете совершить ошибку. Хотя бы проводите нас к своему командованию, там разберутся – предложил генерал.

– Мой путь сейчас лежит в противоположную сторону – сердито сообщил командир чекистского эскадрона. – Своё командование я увижу в лучшем случае через месяц, а таскать вас с собой не имею ни малейшего желания, да и необходимости такой не вижу. Так что становитесь-ка вон там, и можете молиться, если желаете…

Выстроилась расстрельная команда. Главный чекист в двух предложениях объявил приговор. В заключение своей короткой речь он добавил с нотками сожаления, что вообще-то, когда позволяет время, они офицеров вешают в форме и при погонах, но здесь в пустыне подходящего дерева или фонаря не найти.

После этого отобранные своим командиром для исполнения приговора бойцы кавалерийской сотни вскинули карабины, залязгали затворы. Генерал в последнем порыве отчаяния ещё раз попытался спасти жизнь подчинённым, предлагая расстрелять себя одного. Комиссар видимо совсем спятил, ибо вёл себя так, словно не собирался умирать в ближайшее время. В глубине души Одиссей тоже не мог смириться, что на этот раз всё действительно закончиться. Но так как у него не отобрали очки, он мог видеть ружья, которые были нацелены прямо в них. Это жуткое зрелище окончательно убедило его в неотвратимости мрачного финала. По телу молодого человека пробежала дрожь, и он закрыл глаза. Растягивая слова и, срываясь на крик, чекистский командир начал:

– По-о вра-агам тру-удово-ого наро-ода…!

Но вместо залпа Луков вдруг услышал громкий дерзкий голос Лаптева:

– Кого хотите шлёпнуть, братцы?! У революции мало таких преданных сынов, как юный герой, что стоит сейчас перед вами! Поднимая оружие на меня, вы поднимаете его на революцию! Вы совершаете величайшую ошибку, братья солдаты! И очень скоро горько пожалеете о ней, только будет поздно. Если у вас не осталось и грамма вашей революционной совести, то давайте – будьте моими палачами.

Рубленный стиль революционного красноречия прирождённого оратора ошеломлённых солдат. Ровная шеренга из десяти расстрельщиков сломала строй, заколебалась. Красноармейцы не решались нажать на спусковые крючки. Правда и опустить винтовки они тоже не смели. Это было сродни гипнозу, внезапному погружению в транс. Первым очнулся от странного наваждения командир кавалеристов.

– Да что вы слушаете эту контру! Кончайте их! Пли!

– Ах, контру! – заорал «психическим» голосом Лаптев и рванул на груди гимнастёрку. Взглядам изумлённых чекистов открылась великолепная татуировка, изображающая Стеньку Разина в знаменитый исторический момент с подписью «За революцию пожертвую самым дорогим!».

Оказалось, что лучшего мандата и придумать было нельзя. Часть чоновцев до прикомандирования к летучему отряду служила в кавалерийском полку имени «Беззаветного борца за счастье трудового народа товарища Степана Разина». Теперь уже солдаты сами опустили винтовки. А их командир переменившимся голосом, в котором слышались нотки сомнения, попросил Вильмонта ещё раз показать ему мандат за подписью самого Дзержинского…

Едва оказавшись в Ташкенте, Одиссей угодил на больничную койку с сильной простудой. Сказалось многодневное невероятное напряжение нервных и физических сил, стычки с бандитами, едва не состоявшийся расстрел. То, что много дней приходилось спать, не снимая сапог, практически на голой земле, недоедать, пить ужасную воду. Днём терпеть жару, а ночью холод. Страдать от невероятного количества мух и паразитов.

Пока отряд находился на марше, организм мобилизовывал все внутренние резервы, но едва появилась возможность немного расслабиться и перевести дух, как накопившаяся усталость прорвалась в виде странной лихорадки, сопровождающейся довольно опасным воспалением слюнных желез и языка.

Генералу удалось устроить Одиссея в военный госпиталь. Как ни странно пациентов с ранениями, полученными в боях, здесь оказалось совсем немного. Лишения, голод и болезни калечили и убивали намного больше красноармейцев, чем пули неприятеля. Рядом с Одиссеем лежали люди с дизентерией, различными кожными заболеваниями грибкового характера, сифилисом, загадочными язвами, гнойниками. Но гораздо больше страха заразиться опасной азиатской инфекцией, молодого человека страшило, что когда он выпишется из больницы, то уже не застанет в городе своих товарищей. Почему-то его преследовала навязчивая мысль, что спутники непременно бросят его в этом городе, а сами уйдут дальше. Иногда это напоминало временное помешательство.