Анатолий Ромов - Ротмистр авиации

Из трактира Ахмет вышел через полчаса, опустил котомку на тротуар и надолго остановился. Он стоял, изредка поковыривая в зубах мизинцем, сыто и безразлично оглядывая прохожих. Губарев следил за ним сквозь щель в парадном — сейчас лицо дворника ничего не выражало. Лицо татарина как будто окаменело. Наконец Ахмет вытер рукавом зипуна губы, поправил шапку, взвалил котомку на плечи и двинулся дальше.

И снова, прикрываясь прохожими и изредка прячась в подъездах, Губарев шел следом. Теперь, неотступно следуя за дворником, он вдруг почувствовал сомнение: что, если он ошибся? Сейчас, на петербургских улицах, ему казалось — Ахметшин никакой не японский шпион, а самый обычный туркестанец, калмык или кайсак, прибывший в столицу на заработки. Находясь несколько часов в поле зрения Губарева, дворник вел себя естественно, его движения были лишены какого бы то ни было опасения, и, если судить только по поведению, все подозрения давно должны были рассеяться. Единственное, что сейчас смущало, — Зубин. Даже не сам Зубин, а то недоумение, которое стояло у него в глазах, когда он лежал на земле.

Остановившись к вечеру у ночлежного дома, в который зашел дворник, Губарев уже не понимал, почему продолжает слежку; может быть, теперь он делал это из чистого упрямства — всего лишь.

Ночлежный дом, в двери которого около девяти вошел Ахмет, находился в одном из тихих переулков около Сеииого рынка на Петроградской стороне. Ротмистр подошел к обшарпанной, покрытой коростой старой краски двери. Колотить в дверь пришлось долго; наконец одна из створок открылась, выглянуло неприветливое лицо.

— Что надо? Мест нет.

— К тебе татарин в синем зипуне заходил?

Внимательно изучив Губарева, хозяин почесал в затылке.

— В синем зипуне? С бородкой?

— С бородкой, с бородкой. Где он? Спит?

Хозяин ухмыльнулся. Губарев спросил строго:

— Что улыбаешься?

— А ничего. Нет. твоего татарина.

— Как нет?

— Так. Был да сплыл.

Губарев ласково взял хозяина за ворот; тот попробовал вырваться, но, почувствовав хватку, закрестился.

— Стой! Ты что, мил человек? Хрястом-богом клянусь, нет его, ушедши уже! — Глаза хозяина вертелись испуганно, но судя по виду — он не врал.

— Ушедши? А почему я его не видел?

— Ну вот, не видел… Он с того хода ушедши, дал двадцать копеек, а потом с того хода во двор, и не видать его больше. Я выглянул, смотрю — пусто. Позвал — не отвечает. Я уж и койку-то его отдал, на ней другой.

— Извозчика поблизости можно взять?

— А как же? Почему не взять? Стоянка вон она, на углу Каменноостровского. Да и трактир на углу, «Дибуны», возчики толкутся всю ночь.

На всякий случай он все-таки осмотрел ночлежку. Потом, зайдя в ночной трактир на Каменноостровском и перекусив, подсел к угловому столику, к компании распивающих чай извозчиков. Народ был тертый, бывалый, люди за столом то и дело менялись, кто-то, закончив чаепитие, выходил, кто-то входил с улицы. Губарев пил чай и, не гнушаясь, терпеливо расспрашивал каждого, не подсаживался ли к кому человек, похожий на Ахметшнна.

Примерно в середине ночи один из вошедших, высокий извозчик с гулким голосом и окладистой бородой, услышав вопрос Губарева о татарине, кивнул:

— А как же, было. Часа три примерно назад подвозил такого. На Васильевский. Чаевые, подлец, обещал, а дал всего ничего. Татарва, одно слово…

— Где сошел?

— На Первой линии. Магазин Кималайнена знаешь? Прямо у него. Деньги дал и во двор, больше я его не видел, — возница покосился. — С тебя, мил человек, за рассказ.

— Будет, только на то же место отвези, прямо сейчас.

— Отвезем, такое наше дело.

На Васильевский остров, к галантерейному магазину «Братья Кималайнен» возчик отвез Губарева быстро. Остановил мерина, кивнул:

— Вот здесь он и сошел, в точности. Прямо у магазина.

Записав номер возчика и дождавшись, пока стихнет стук копыт, Губарев внимательно изучил место. Сразу же за галантерейным магазином шли проходные дворы, выводящие на соседнюю Вторую линию. Дойдя до конца, Губарев увидел: последний двор примыкает точно к задней части большого трехэтажного дома в стиле «петербургского барокко». Он хорошо знал этот дом, сине-белый, с затейливыми, окаймляющими окна и карнизы украшениями, — в этом здании уже давно снимали квартиры японские дипломаты.

Поздним июньским утром 1911 года полковник корпуса жандармов Курново, только что назначенный начальником Петербургского контрразведывательного бюро, вошел в свой кабинет. Оглядев стол и найдя, что на нем все в порядке, от чернильницы в виде бронзового оленя до аккуратно сложенной стопки чистой бумаги, Курново сел, закурил сигару и подтянул к себе папку с делами. Начальнику ПКРБ исполнилось сорок лет, он любил хорошо поесть, в меру выпить — но не слишком, гак как во всем ценил умеренность. Даже дым сигары касался сейчас только его нёба — не больше. У полковника была образцовая семья, он умел одеваться, интересовался искусством, держал собственных скаковых лошадей. Вообще же Владимир Алексеевич старался быть честным человеком. Естественно, этого своего стремления он не скрывал ни от знакомых, ни от начальства. Вот почему, после того как по приказу Военного министра Сухомлинова было разработано и утверждено «Положение о контрразведывательных отделениях военных округов» и учреждены «Контрразведывательные бюро», как-то само собой всеми было решено, что начальником Петербургского бюро лучше всего назначить именно графа Курново.