Анатолий Ромов - Ротмистр авиации

Полковник смотрит настороженно, встал, сделал несколько шагов, остановился, делая вид, что изучает паркет.

— Что вы на все это скажете? Кстати, Александр Ионович, надеюсь, вы не в обиде на преамбулу? Как человек военный, вы должны понять, я обязан был все это высказать.

— Что вы, Владимир Алексеевич. Какие могут быть обиды.

Курново ногтем осторожно выцарапал из бумажника крохотную вырезку.

— Вот, прочтите еще. Сообщение газеты «Петербургская хроника» недельной давности.

Вырезка набрана мелким шрифтом, ясно — последняя страница, раздел «Новости».

«Сфероплан А. Г. Уфимцева в Курске вновь разбит бурею, теперь уже окончательно. Починка его совершенно невозможна. Однако, по сообщениям нашего корреспондента, изобретатель не оставляет надежды повторить опыт и, собрав необходимые средства, приступить к постройке еще одного сфероплана».

Ничего удивительного и в этом сообщении нет, летчики сейчас бьются ежедневно. Грохаются «Фарманы», «Антуанетты», в последнее время даже «Блерио-2 бис», что там сфероплан. Информация лишь подтверждает несуразность выбора Киёмуры. Интересоваться аппаратом, заведомо обреченным на аварию, — зачем? Ответа пока нет, но в поисках японца проглядывает закономерность.

— Владимир Алексеевич, лично я ничего удивительного в гибели сфероплана не вижу. Будылев совершенно прав, изобретение Уфимцева не имеет никакой перспективы.

— Никакой перспективы… Но агент фирмы «Ицуми», тайком проникая на наши аэродромы, почему-то интересуется именно этими объектами. Почему?

— Не знаю. Мы столкнулись в некотором роде с парадоксом.

— Вы знаете не хуже меня, ротмистр: парадоксы контрразведку не интересуют. Нужен реальный материал. Вы понимаете — реальный?

А ведь дело сдвинулось, он это ясно чувствует. Знакомство с Танакой — раз, письмо Будылева — два, в дальнейшем можно рассчитывать на знакомство с Киёмурой. Ничего, еще повоюем.

— Александр Ионович, я жду ответа!

— Владимир Алексеевич, думаю, ждать придется недолго.

Сидя на их излюбленной уединенной скамейке, Зубин перечитывал документы. Обе бумажки, донесение Будылева и вырезку из «Петербургской хроники», он держал в разных руках, поочередно поглядывая то на одну, то на другую. Казалось, он тщательно сверяет тексты. Наконец, вздохнув, сложил листки, отдал Губареву.

— Жаль Уфимцева, талантливый человек.

— Мне кажется, он немного не от мира сего.

— Правильно, к тому же неудачник. А Киёмура ведет себя странно. Какой-то патологический интерес к неудачным конструкциям. Не имеющим перспективы, абсолютно никакой. — Зубин некоторое время следил, как по гипсовой ноге ползет муравей, сбил его легким щелчком, усмехнулся, — Абсурд, наполненный неким смыслом, вроде этого мураша, да?.. Размышляя на досуге, я представил — в России сделано какое-то интересное открытие в области авиации. И японцы за ним сейчас охотятся.

— Что за открытие?

— Не знаю. Оно или скрыто так, что о нем не подозреваем даже мы, или здесь, в России, ему пока не придают серьезного значения. Ты знаешь — такова судьба многих великих изобретений. Не будучи признаны на родине, они с успехом использовались другими.

— Как не знать… Но если об этом изобретении неизвестно нам — откуда о нем пронюхали японцы?

— Положим, пронюхать что-то, тем более для японцев, да при нашей охране — раз плюнуть. Они именно пронюхали, но что это конкретно, не знают. Поэтому и перебирают варианты — один за другим. Попробовали изучить сфероплан, не нашли ничего; взялись за змейковый поезд, — Зубин встал, — Сейчас начнут раздавать обед. Проводишь?

Когда они остановились у входа, Губарев спросил:

— Слушай, Зубин, открой мне еще одну тайну. Ты же сам объяснил: вы хотите разрушить Россию, эту Россию. Но, помогая мне, объективно укрепляешь царскую армию.

Зубин покрутил костыль.

— Саша, ты затронул сложный вопрос. С одной стороны, я вместе с тобой защищаю сейчас интересы царской авиации… — усмехнулся. — Но если посмотреть с другой стороны, может быть, наоборот — сейчас ты, агент ПКРБ Губарев, сам того не желая, работаешь на будущую Россию? Свободную.

Знакомство с Киёмурой стоило Губареву пятидесяти рублей — он проиграл контровую Танаке. Но зато — получил приглашение разделить ужин с японцами.

За столом Танака представил его Киёмуре Юдзуру. Юдзуру-сан выглядел простолюдином: широкое плоское лицо, закругленный нос, оттопыренные уши. Но, так же как и у Танаки, его манеры были безупречны, он бегло говорил по-русски и по-французски, почти не спотыкаясь на звуке «л», лишь чуть усиливая его. Весь вечер шла беседа на европейский манер, обо всем и ни о чем, с шутками, забавными историями и замечаниями в адрес женщин. В конце застолья, перед тем, как проститься, Танака поднял бокал: