Анатолий Ромов - Ротмистр авиации

Времени у Губарева было мало, он знал — отчет перед Курново висит дамокловым мечом. Сейчас — после многократных посещений «Аквариума» — он был почти убежден: Танака и Киёмура ведут какие-то общие дела, но пока он не выяснит, что нужно Киёмуре, именно Киёмуре, связь представителя «Ицуми» с морским атташе ни о чем ему не расскажет.

В последующие пять дней Губарев всерьез пожалел, что отказался от услуг филеров. Он практически изучил все маршруты представителя «Ицуми», расписание его завтраков и обедов, мог издали узнать все детали туалета — от шляпы до портфеля. Киёмура редко пользовался авто или пролетками, больше — пешком. Чтобы не попасться японцу на глаза, приходилось проявлять изворотливость. Губарев проявлял, но награда была скудной, за все дни выявилось лишь два новых адреса: контора акционерного общества «Российский мотор» на Шпалерной и мастерские «Климов и сыновья» на Литейном. ПКРБ снова проверило оба предприятия и снова не обнаружило ничего, что говорило бы о шпионаже.

За пять дней торговый агент «Ицуми» посетил «Аквариум» три раза. Как всегда, он сидел за одним столиком с Танакой, а уезжая, как и раньше, садился в одну пролетку с атташе. Получалось, или Танака не отпускает Киёмуру от себя, или, наоборот, Киёмура не может обойтись без Танаки.

Стэнгулеску обещал познакомить Губарева с Танакой, как только представится случай. Губарев терпеливо ждал. В «Аквариуме» он по-прежнему сидел каждый вечер, но к Ставровой пока решил не заходить, лишь отсылал розы. У Зубина в госпитале был два раза; нога у инженера почти не болела, он уже обходился одним костылем. В последний приход Губарева они говорили о Киёмуре, и Зубин снова предположил: интерес «Ахмета» к змейковому сектору скорее всего — прикрытие чего-то более важного.

Как и ожидалось, шеф земельного банка Десницкий оказался завсегдатаем варьете; чуть ли не каждый вечер он занимал один и тот же столик, в центре, недалеко от эстрады. Обычно Десницкий являлся к канкану перед выступлением Ставровой, слушал «В холодном Париже» и исчезал, чтобы уже не вернуться. По словам приглядывавшего за ним Развалова, за кулисы Десницкий зашел за все время только два раза, и то «на айн секунд, шобы отмазку схлопотать».

В один из вечеров, запасшись букетом роз, Губарев встал за кулисы, прикрывшись складкой занавеса. Пока Ставрова пела, ему хорошо была видна сцена и часть зала — та, в которой сидел Десницкий. Как только песня кончилась, Десницкий оставил на столе деньги и ушел, не дожидаясь повторных выходов. Губарев ждал, прикрывшись занавесом. После третьего вызова Ставрова прошла мимо к грим-уборной. Прошелестело платье с буфами и разрезом, мелькнуло лицо — в густо наложенном гриме, сбросившее маску жеманства, усталое, безразличное. Мимо на сцену пробежали хористки. Выждав, он повернулся — Ставрова стоит у двери в фойе. Вдруг вернулась к занавесу, остановилась совсем рядом, прикрылась складкой — он видел теперь часть ее плеча. Только он подумал, что она от кого-то скрывается, и очень похоже — от Десницкого, как Ставрова повернулась.

— Господи, князь. Вы меня напугали.

Пытается понять, видел ли он ее возвращение.

— Мадемуазель, я проклинаю себя. Сейчас исчезну.

Улыбнулась.

— Наоборот, останьтесь. Вы кого-то ждете?

— Давно, с трепетом и, надеюсь, не нужно объяснять, кого.

Протянул цветы, она рассеянно взяла букет.

— Спасибо. Князь, я хотела вас попросить… — делая вид, что нюхает розы, обернулась к двери. — Вас не затруднит проводить меня?

— Вы еще спрашиваете… Всегда к вашим услугам, мадемуазель.

Кивнула, он пошел за ней. В грим-уборной пусто, все девушки на канкане. Прошел следом, подождал, пока она сядет к трюмо. Улыбнулась — все так же напряженно; он поклонился:

— Мне вас оставить?

— Нет, нет, побудьте со мной. Устраивайтесь. — Подождав, пока он сядет, взяла пуховку, тронула переносицу. — Вообще я хочу сделать вам выговор.

— За что?

— С тех пор, как вы появились с графом Стэнгулеску, вы так ни разу и не зашли. Спасибо за розы, но совершенно не исключено, что я хотела вас видеть.

— Я не решился быть назойливым.

— Полно… Конечно, у вас свои заботы, своя жизнь, но все-таки можно было вспомнить.

— Вы отлично понимаете, я хотел бы зайти…

Повернулась, изучая что-то в нем и в то же время прислушиваясь к тишине в коридоре.