Услышанное не удивило отца Дюрана. Он тоже думал об этом, но как раз жестокость нанесённого Лорану удара и пугала его. Кто из его духовных чад мог совершить такое? Он не представлял себе произошедшего. Как это могло случиться? Лорана заманили к болоту, обрушили в темноте ему на голову нечто вроде огромного булыжника, раздели, надругались над телом и швырнули болото? Но ведь тот не мог не понимать опасности! Зачем он пришёл? Или его всё же убили в другом месте, а потом швырнули в болото? Но тогда… да, с этим не мог справиться кто-то один.
— Но тогда это те, кто весьма дружен и силён…
— Это могли бы быть Дамьен и Дюпон. Но Дамьен больше дружен с Гаттино, а Котёнок не мог убить. Это смешно. Дюпон скорее выбрал бы партнером Потье, он высокого мнения о Гастоне. Но Потье не пойдёт на убийство. Разве что ради Дофина. Нет, бред всё…
Гораций де Шалон тоже бесился, понимая, что задуманное является единственной возможностью понять совершённое с Лораном де Венсаном и раскрыть преступление, и решись он подсказать кому-то из питомцев, что всё происходящее — рождественский маскарад, фарс и буффонада, они снова неминуемо обречены будут оказаться в тупике. Кусок не лез в горло. Но больше всего педагога злило недоверие, которое он прочёл в глазах отцов Эзекьеля и Аврелия. Его попросили не покидать палаты лазарета, соседней с той, где лежал Дюран, так еще и некоторое время тихо обсуждали, не запереть ли его там? Он знал, что отцы надзиратели уже заняли свои посты в спальне их класса. Все пятеро находились под неусыпным надзором. Котёнка, после окончания службы ринувшегося в лазарет, туда не просто не пустили, а убедительно попросили не мелькать под ногами: сейчас отец Жизмон придет исповедовать и соборовать отца Дюрана. Ему нужно подготовиться к последней исповеди… Никто не ожидал такого, но ночью ему стало совсем худо, и Эммеран Дешан сказал, осмотрев его, что, дескать, он не Бог, и медицина тут бессильна…
Эмиль покачнулся, но поддерживаемый отцом Эрминием, дошёл до спальни. Там сидел Дамьен де Моро с лицом напряженным и тёмным. Он только что обегал всю коллегию — от гимнастических кортов до трапезной в поисках отца Горация, но того нигде не было. Он, значит, не отходит от Дюрана, а, следовательно, дело, и впрямь, худо. Подошли мрачные Потье с д'Этранжем. Филипп был просто убит болезнью отца Дюрана, Гастон, плюхнувшись на кровать и откинувшись на подушку, мрачно смотрел в потолок. Котёнок тихо рыдал в подушку. Как это могло случиться? Он же чувствовал себя лучше… Последним пришёл Дюпон. Он оглядел своих одноклассников и почесал макушку.
— Да полно вам, так ли всё серьезно?
Ответом на его недоумённый вопрос были новые рыдания Эмиля. Повисло молчание, снова нарушенное Мишелем Дюпоном, подошедшим к де Моро. Он был единственным, кто не проявлял видимых признаков уныния и скорби. Всё это может оказаться и неправдой, заявил он. Отцу Дюрану — тридцать один год, и это совсем не те годы, когда отправляются на тот свет. Котёнок заверещал, что Дешану верит, а тот сказал, что отец Дюран умирает!! Эмиль захлебнулся слезами.
— Сделали бы всё, как я сказал, — может, и обошлось бы всё, а теперь… — Дюпон развёл руками.
— Умный ты, Аквинат, — беззлобно уронил Дамьен, — но глупо сожалеть о вчерашнем. — И грустно продолжил, — на меня отец Гораций волком смотрит. Думал даже, что это я его…
— Не надо было сразу скрывать виновника, — начал было Потье, но был резко прерван Котёнком.
— Никого я не скрывал, я им сказал… — Эмиль снова зарыдал.
— Надо каяться, — решил Потье, — в конце концов, жизнь отца Дюрана…
— Это я, я один виноват, я и пойду отвечать, — поднимая опухшее лицо, заявил Котёнок, — вот урок мне на всю жизнь, вот к чему приводят злость и гнев, вот, что бывает, когда гневишь Господа и сам мстишь за себя…
Дюпон сопроводил слова Котёнка беззвучным смехом. Мститель нашёлся, подумать только…
— Нечего ругать кошку, когда отбивная съедена, — вступился за Котёнка Дамьен.
— Пойдём в Каноссу, получим по макушкам, зато спасём отца Дюрана, — согласился Гамлет.
До сих пор молчавший Дофин неожиданно спросил Дюпона, почему тот считает, что отцу Дюрану не грозит опасность? Тот пожал плечами. Отец Илларий, когда об этом заговорили на кухне, почему-то улыбнулся и глаза отвёл, а ему отец Дюран нравится. Будь тот при смерти, он бы не улыбался. Это, скорее всего, финт ушами, клоунада и фиглярство, и затем всё и задумано, чтобы они во всём признались. Тут либо молчать надо до последнего, памятуя, что знать истину следует всегда, а вот изрекать — лишь иногда, либо — Бог с ним, с Лораном, — во всём признаться. Рождество на носу, не по-божески встречать его с грехами на душе. Дюпон потянулся, почесал макушку и зевнул.
Читать дальше