– Ага, проще простого в нашей маленькой деревушке отыскать людей, разбежавшихся тридцать лет назад. А вот этот, Мураховский, которого ты вычеркнул, он помер уже, что ли?
– Нет, с ним я сам уже поговорил.
– Не знает?
Я задумался. Спрашивал ли я у Мураховского адрес его бывшего товарища? Ведь нет! Впрочем…
– Его не беспокой. У него дочка недавно погибла. Ему не до этого сейчас.
– Ладно, – сказал Арцаков, – постараемся без него. Цены наши ты знаешь, Владимир Алексеевич, мы хоть и друзья, однако жалованье моим людям платить надо. Не обессудь.
– Конечно, – кивнул я и снова полез за бумажником…
Возвращался я пешком – хоть и далековато, но дневная жара наконец спала, повеяло ветерком, улицы опустели – дачники-мужья уже дремали в поездах, идущих прочь от Москвы. Но дома у самых дверей меня встретил взволнованный Коля.
– Владимир Алексеевич, – прошептал он, – хорошо, что вы пришли. Вас уже второй час какой-то важный гость дожидается. По виду никак не ниже князя.
– Кто бы это мог быть, – спросил я сам себя, повесил кепку на крючок и вошел в гостиную.
– Здравствуйте, господин Гиляровский, – произнес, вставая со стула не кто иной, как сам Григорий Елисеев.
Одет он был скромно, в серый костюм с однотонным жилетом, и казался расстроенным.
– Простите, что вот так, без приглашения. Я только что приехал в Москву и сразу к вам.
– Здравствуйте, Григорий Григорьевич, – сказал я сдержанно.
– Сердитесь на меня?
– Честно? Да. Я был о вас другого мнения. Я вам поверил.
Елисеев вздохнул, сел, постучал пальцами по скатерти и посмотрел в окно. Было видно, что такое начало разговора тяготило его. Меня, впрочем, тоже.
– Я приехал к вам объясниться, Владимир Алексеевич, – наконец сказал он. – Видите ли, я действительно не давал Теллеру никаких дополнительных распоряжений насчет тела несчастной девушки. Решение инсценировать ее самоубийство – его личная инициатива. Получилось, что он обманул вас и выставил меня в некрасивом свете.
– Получается.
– Да. Но есть и другая сторона дела. Формально претензий я ему предъявить не могу. Да, он действовал очень некрасиво, но в интересах торгового дома. Скандал за месяц до открытия магазина совершенно невозможен. Так что моя честь как человека Теллером замарана, но честь торговой марки спасена. Если учитывать, что я нанимал его охранять не мою честь, а мое предприятие… Понимаете?
– Да. Только я – не вы. Это вы, Григорий Григорьевич, находитесь в сложной моральной ситуации. Я – нет. В данном случае я не на стороне вашего магазина, а на стороне Веры Мураховской, которую ославили самоубийцей, о чем напечатали в газетах. И я намерен довести дело до конца, написать подробный материал об обстоятельствах ее смерти и восстановить истину.
Елисеев грустно посмотрел на меня.
– Зачем? – спросил он. – Разве это теперь ей поможет?
Я пожал плечами.
– Возможно, это облегчит страдания ее отца.
– Павла Ильича? – спросил Елисеев и вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Вот его заявление, заверенное нотариусом, что Павел Ильич Мураховский никаких претензий к торговому дому «Братья Елисеевы» не имеет, что он согласен с результатами полицейского акта о самоубийстве его дочери.
– Купили Мураховского? Отца? Не стыдно? – угрюмо спросил я.
– Нет, – покачал головой Елисеев. – Не купили, не запугали. Просто мой адвокат очень долго с ним разговаривал: подробно и откровенно – вот, как я сейчас с вами. Не обошлось, конечно, и без денег, но только Мураховский лично для себя ничего не просил, речь шла о крупном денежном взносе для одной революционной организации. Насколько я могу судить, он связан с этой организацией. Ее целью является истребление таких, как я, так что по-своему он мне отомстил за смерть дочери.
– Да уж… – только и смог вымолвить я.
– Так значит, у вас нет больше причин заниматься этим делом? – спросил Елисеев.
– Есть, – твердо ответил я. – Есть одна причина, причем самая важная.
– Какая? – спросил миллионер.
– Любопытство. Видите ли, Григорий Григорьевич, я – журналист и писатель. Я много чем занимался в своей жизни, но только литературное творчество, только журналистика оказались тем делом, которое полностью соответствует моей натуре. Я любопытен. Если я чую интересную историю, о которой можно написать, я стараюсь вникнуть в нее до конца. А если она еще и послужит благородному делу просвещения народного или облегчения его страданий – что же, это только к лучшему. Говоря проще, если вы торгуете для состоятельных господ, то я свой товар продаю самым простым и бедным людям – чтобы они стали богаче. Но не деньгами, а духовно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу