Ольга Михайлова: Быть подлецом

Чарльзу осталось только помянуть добрым словом предшественника.

Донован снова встретился со своим попутчиком мистером Бродбентом, который хоть и весьма удивился, снова увидев художника, но узнав, что тот хочет хранить в его банке пару сотен фунтов, посмотрел на него совсем другими глазами, не стал читать ему проповеди и учить жить, но любезно заверил нового клиента в надежности своего банка.

Чарльз не смог устоять и ещё перед одним искушением: вечером того же дня он заказал себе у лучшего портного города с Сент-Джеймс-стрит новый сюртук и фрак, купил шляпу, дюжину рубашек, две пары ботинок и часы, которых так не доставало. Это было транжирством, но Донован оправдывал своё мотовство тем, что слишком обносился за последний год, к тому же, если уж ему предстояло выйти в свет, то вовсе не хотелось выглядеть «бедным родственником» епископа.

В писчебумажном магазине Брука на Грин-лейн Донован купил большую пачку бумаги. Закусив в небольшой харчевне на Тудор-стрит, он, расположившись в новом жилище, торопливо разложил по полкам шкафа покупки и вещи, и весь вечер снова рисовал чарующий мёртвый лик, удивляясь тому, что лицо всякий раз, сохраняя безупречное сходство с оригиналом, выходило по-новому, точно открывая ему нрав умершего. Стоило чуть усугубить тени у висков — лицо обретало задумчивость, если Чарльз смягчал очертания лица, затушевывая в технике sfumato резкие зигзаги теней, — лицо застывало, становилось сонно-умиротворенным, а изображение в технике chiaroscuro, в резком противопоставлении света и тени, как на файюмских портретах, сообщало мёртвому лику что-то порочное.

Утро и весь следующий день Чарльз провёл в мастерской, занимаясь витражами. В ушах его в такие часы обычно звучала музыка: сам он помнил, как в детстве звуки органа в храме соединялись в великую симфонию духа с колебаниями воздуха и светом, струящимся сквозь цветные стекла витражей. Жаль, старинная витражная технология утрачена. Но сам он не подражал средневековым подлинникам, а использовал новые приемы росписи, игнорировавшей деление окна перемычками переплета и отказавшейся от свинцовых швов. Сейчас он работал по уже готовым эскизам, но то и дело ловил себя на странном волнении: не на приподнятом ликовании мастера, что испытывал при удачном воплощении замысла на холсте, и не на вдохновенном порыве, ибо витражная работа его не требовала. Нет, он волновался в нетерпеливом ожидании визита к Бреннанам, понял он.

Но почему? Что может ждать его в доме покойного? Почему он беспокоится?

В мастерскую заглянул Джон Райт, пожилой причетник храма, и с интересом начал наблюдать за работой приглашенного епископом художника. Корнтуэйт познакомил их ещё накануне. Старик походил на отца Дюрера, запечатленного им на портрете: твёрдый взгляд из-под красноватых век, жесткий разрез безгубого рта, краснота на кончике толстого носа. В глазах старика производство витражей было почти таинством, а этот Донован гордецом вроде не был: охотно объяснял непонятное, рассказал о формуле, по которой рассчитывается суммарный вес витража, растолковал, что определить истинную окраску цветного стекла можно только при полуденном освещении.

Неожиданно художник оторвался от работы и спросил старика:

— А вы ведь местный, Джон?

Старик кивнул. Он родился в Шеффилде, работал на угольной шахте Нанэри, а теперь ушёл на покой, пояснил он.

— А вы знали покойного мистера Бреннана? Когда я приехал, его как раз отпевали…

Лицо Райта не изменило своего безмятежного выражения. Было ясно, что безвременная смерть молодого мистера Бреннана для него — скорее повод для разговора, чем для скорби.

— Ну, сказать, чтоб знал — нет того. Он — джентльмен, а я кто?

— А семья его известна в городе?

— Бреннаны? Да, семейство почтенное, — в голосе причетника, размеренном и неторопливом, не было и следа волнения. Донован узнал, что Бреннаны щедро жертвуют на храм, а миссис Бреннан входит в совет попечителей госпиталя Шрусбери, того, что построен на средства его сиятельства Гилберта Хэдфилда ещё в 1627 году. — Миссис Бреннан в родстве с Хэдфилдами, — пояснил Райт.

Донован продолжал работать, одновременно обдумывая сказанное, а Райт спокойно продолжил:

— Уважаемые люди, а если вы что слыхали стороной о мистере Патрике, мол, место ему в Мидлвуде, думаю, вздор это все, обычные сплетни.

Чарльз не понял сказанного и недоуменно спросил, о каком Мидлвуде идёт речь? Что это?