Виктория Дьякова - Фарфоровый бес

– И что? – Денис равнодушно пожал плечами.

– То, что мы отплатим пруссакам той же монетой, что и они нам. Заключим с французами договор раньше ихнего, вот пускай тогда попрыгают!

– На месте нашего государя я бы не Чарторыйского, а тебя назначил министром иностранных дел, а заодно и командующим армией, – усмехнулся Олтуфьев.

– Представь, что я бы отказался, – парировал Бурцев, – уж больно головоломки много, и никакого удовольствия. Вот если бы вместо Бонапарта переговоры вела его супруга, я бы согласился, – он присвистнул. – Говорят, мадам Жозефина очень даже хороша собой. Или хотя бы наша общая знакомая мадам Бигготини. А так – скукотища, брат Денис, – Бурцев вздохнул с легкой печалью и потянулся. – Вот препирайся с ними, кому Ганновер, кому Тильзит. – Вдруг он оживился: – Во, смотри, кто к нам идет! Левушка, он знает куда как больше моего!

Денис остановил Митьку и, похлопав его одобрительно по лоснящемуся крупу, обернулся. Вдоль манежа, придерживая шинель, к ним направлялся Каховский.

– Денис, тут одна смазливая девица сунула мне записку и просила тебе передать, – сообщил он, доставая из перчатки смятый комок бумаги.

– Как вы обращаетесь с дамскими письмами, Лев, – показательно возмутился Бурцев и, прищурив глаза, отметил: – Аромат тонкий, с ноткой жасмина и, возможно, сирени. От мадам Жюли, готов поспорить!

– Ох, сдалось же мне с тобой спорить, – кисло поморщился на него Левушка. – От Жюли так от Жюли, какая разница. Записку мне передала горничная. Барыня же ожидает в экипаже напротив манежа. Очень просила тебя поторопиться.

– Как любопытно, – протянул Бурцев, подкручивая ус, – и что же она пишет?

– Я так полагаю, что тебя это не касается, – Денис отвернулся от него, – и от чего ты, Лев, – спросил он у Каховского, разворачивая письмо, – не присутствовал вчера на именинах у Акулины Игнатьевны Хвостовой, позволь тебя спросить? Я наслушался за тебя от матушки.

– Меня удивляет не то, что я не присутствовал, а то, как ты там оказался, – воскликнул возмущенно Каховский. – Мы ожидали тебя у Марьи Антоновны на Фонтанке!

– Увы, увы, вчера мне выпал черный билет, – вздохнул Олтуфьев, – бабушка попросила меня заехать на Адмиралтейский, чтобы привезти ей кое-что из гардероба, а я имел неосторожность нагрянуть туда перед обедом. Вот все семейство и вцепилось в меня, мол, они собираются к Хвостовым, а у Сашеньки с Наташей нет кавалера. Я отказался ехать наотрез. Так не то что сестрица с подружкой, матушка самолично ударилась в слезы, папенька выступил с нравоучением. Так что пришлось уступить и битых три часа умирать от тоски среди девиц и старух. Вот такая вышла неудача, – он пробежал глазами строчки в письме. Их всего было шесть, написаны по-французски робкой, дрожащей рукой:

Вы вправе осудить меня за дерзость, но после мазурки у Энгельгартов, с которой вы так поспешно удалились, вы больше не навещали нас. Молю о встрече. Жду с нетерпением.

Пощадите.

Денис растерялся. Очевидно, что письмо было написано Алисой, если судить из рассказа Каховского, именно она ожидала его в экипаже недалеко от манежа.

– Да уж неудача так неудача, – продолжал Бурцев, но, без сомнения, сгорал от любопытства. Он все время привставал на носки, пока Денис читал письмо. – Молодцом только Елизавета Михайловна. Она обходится с твоими родственниками посерьезнее, чем ты. Взяла и переехала к князю Орлову. И что там говорят в обществе – ей все равно!

– Елизавета Михайловна может позволить себе по возрасту, – возразил Каховский и, поправив очки, спросил: – Ну, что там написано, Денис? Ты нам не расскажешь?

– Не расскажу, – строго ответил Денис и, передав Митьку Бурцеву, попросил: – Подождите меня, я вернусь скоро!

– Могу сказать только одно, это не девица Фелис – точно, – заметил Бурцев со значением. – Она бы уж не стала торчать около манежа, а нашла бы местечко поуютнее.

– Лешка, я был бы признателен тебе, если бы свои рассуждения ты держал при себе, – предупредил его Денис и, накинув шинель, направился к выходу.

Шел мелкий, мокрый снег. С Невы дул пронзительный ветер.

Приподняв меховой воротник, Денис спустился по ступеням. Его почти сразу окрикнули.

– Месье Олтуфьев? – шлепая чеботами по раскисшей снежной массе, к кавалергарду подошла молодая женщина в длинном бараньем салопе навыворот, подвязанном ярко-красным кушаком. Голову ее покрывал черный цветастый платок. Лицо женщины, скрытое до самых бровей, покраснело от ветра, на нем бурыми вмятинами проступили оспины. Заметив, что на ее вопрос кавалергард ответил утвердительным кивком, она радостно улыбнулась и поспешно продолжила: