Виктор достал кисет.
– Махорочка? Один мой коллега считает, что для здоровья она полезней. Знаете, конечно, профессора Гераскина?
Я ответил, что профессора Гераскина мы, к сожалению, не знаем.
– Большой оригинал-с! Про него рассказывали, что он…
– Белецкий, Сухоруков! – крикнул Мартынов.
Надо было перенести Кошелькова в пролетку. Он оказался неожиданно тяжелым. Мы вчетвером еле его подняли.
На губах раненого пузырилась кровавая пена, он сипло дышал. Голова откинута, на изогнутой шее – острым бугром кадык. После того как Кошелькова положили на солому, Виктор подложил ему под голову свернутый ватник и начал рукавом стирать с губ кровавую пену.
– Не старайтесь, молодой человек, – усмехнулся врач, – он уже больше чем наполовину в лучшем мире. Так и умрет, не приходя в сознание. Хорошо еще, если живым довезете. Плюньте!
– Иди ты, знаешь куда?!
Врач пожал плечами.
Вот и кончено с Яковом Кошельковым. Банда ликвидирована… И мне вспомнились слова Мартынова, когда он беседовал на даче с Клинкиным: «Ваше дело такое – сегодня гуляешь, а завтра – в расход. Бандитское дело, одним словом».
Кошелькову в этом отношении повезло: он не расстрелян, а убит в перестрелке.
Его приятелей ждет худшая участь… А впрочем, разница невелика…
– Саша! Ты чего подарки разбрасываешь?
Виктор протянул мне зажигалку в форме маленького пистолета, ту самую, которую я отдал Кошелькову. Она, видимо, выпала из кармана умирающего, когда мы его укладывали в пролетку.
– Спасибо.
Кучер старательно объезжал большую лужу, похожую своими очертаниями на отставленный в сторону большой палец руки. Пролетка сильно накренилась.
– Эй, дядя, поосторожней! – крикнул Виктор, упираясь руками в навалившееся на него горячее тело Кошелькова. – Вывернешь!
Воспользовавшись тем, что он отвернулся, я размахнулся и бросил зажигалку в самую середину лужи…
Не доезжая нескольких кварталов до розыска, врач попросил остановиться.
– Счастливо, – сказал Виктор. – Если что не так, извините. Но не люблю, когда об умирающих так говорят.
– Это делает вам, разумеется, честь, – иронично отозвался доктор. – Только в следующий раз я бы рекомендовал более тщательно подбирать слова и не тыкать.
– Чудак-человек! – фыркнул Виктор, когда пролетка тронулась. – Как же я его к чертовой матери на «вы» посылать буду?
Отвезя Кошелькова в уголовный розыск, я отправился за ордером, который завхоз выписал накануне. Я давно мечтал по-настоящему одеть Тузика, по-прежнему ходившего оборванцем.
На складе мне выдали совершенно новый картуз с лакированным козырьком, хромовые сапоги, малиновые галифе, кожаную куртку и несколько косовороток. Косоворотки в ордере не числились, кладовщик их дал по доброте душевной или, как он выразился, «не по списку, а по дурости».
Разложив все это бесценное имущество у себя на кровати, я начал прикидывать, подойдет ли оно Тузику. Неожиданно вошел Виктор.
– Как Кошельков?
– Умер. А это что?
– Для Тузика… Галифе не великоваты?
Виктор взял в руки галифе, повертел их, помял и бросил на кровать.
– Подойдут?
Он помолчал.
– Ты чего?
Сухоруков стоял у окна и смотрел во двор.
– Виктор!
– Нет больше Тузика, Саша. Задушили его… за Кошелькова.
Я для чего-то сложил по выутюженным складкам галифе, завернул их вместе с курткой и сапогами в бумагу.
Косоворотки остались лежать на кровати… Видимо, их тоже надо положить.
Я вновь развернул сверток, положил косоворотки, запаковал, аккуратно перетянул крест-накрест шпагатом. Все это теперь уже ни к чему. Нет Тузика. Он больше никогда не придет в эту комнату, не будет читать этих книг, слушать рассказы Груздя, спорить со мной о сказках Андерсена…
– Зачем нужно было Медведеву привлекать его к операции?
– Он сам пришел, Саша.
– Сам, сам… Что он понимал?! Ребенок…
– Он все понимал, Саша.
Виктор подошел ко мне, обнял.
– Не надо, Саша.
Так меня обнимала в день смерти отца Вера и так же говорила: «Не надо, Саша». А почему, собственно, не надо? Почему человек должен сдерживать слезы, если ему хочется плакать? И я плакал. И слезы скатывались по моим щекам. И мне не было стыдно.
Только после смерти Тузика я узнал о той роли, которую он сыграл в ликвидации банды Кошелькова.
Тузик родился и вырос на Хитровке. Его приютила Севостьянова вместе с другим беспризорником, Сережкой Черным: Анне Кузьминичне нужны были мальчишки для выполнения различных деликатных поручений.
Читать дальше