Стасс Бабицкий - Окаянный дом

– Как ни прискорбно, господа, но проверка с пристрастием выявила предателей среди китайских стражников.

– Хых! – генерал впервые за вечер улыбнулся. – С пристрастием? А еще говорили, что пытки – не метод.

– Увы, увы… Двое копьеносцев, сопровождавших графа, подрядились за щедрую мзду похитить господина Уварова той ночью и передать в руки британской разведки.

– Хых! – маньчжур сбросил западный ветер. – В горном Тибете шагу нельзя ступить, чтобы не вляпаться в дерьмо яка. А у нас тут куда ни ткнись, сплошные лазутчики!

– Ну а чего вы хотели? – пожал плечами Клейнмихель. – То, что пушки молчат, не должно никого вводить в заблуждение. Война теней продолжается и в мирное время.

Китаец мелко закивал, взял со стены кость и тут же позабыл о проблемах – насущных и грядущих. Показал всем одинокую монету, добавил фишку к трем таким же, давно открытым. От радости он готов был пуститься в пляс, ведь эта комбинация приносила много очков. Маньчжур снова нахмурился, а Максим Владимирович шепнул:

– Везет дураку!

Но сказал это в сторону, чтоб услышал только Мармеладов.

Советник тем временем взял дополнительную кость с самого дальнего края крепостной стены и сбросил на стол. Это была девятка бамбуков. Сыщик протянул к ней руку, но на полпути замер.

– Простите, господин Вэньюй, – повернулся он к китайцу, – а этот ваш копьеносец… Он что же, изменил показания и сознался в похищении графа?

– Нет. По-прежнему утверждает, что тот открыл дверь трактира и немедленно исчез.

– Тогда нам остается поверить в самое невероятное.

– В злых духов? – забренчал амулетами генерал.

– Нет. В то, что Уваров растворился в воздухе.

– Но это же невозможно, – побледнел Клейнмихель. – Родион Романович, вы сами отрицали… Плоть и кровь… Не могут исчезнуть бесследно… Господи, кто из нас сошел с ума?!

Сыщик отодвинул стул и прошелся по комнате. Три шага вперед и столько же назад.

– Успокойтесь, Максим Владимирович. Мы все в здравом уме, в твердой памяти. Но граф Уваров перехитрил нас, а заодно и шпионов всех снующих здесь разведок.

– Но как? Я не понимаю, как он это сделал?!

– Гениально, а вместе с тем на удивление просто. Тем вечером граф заподозрил, что в его свите есть шпион, а может даже и не один. Не знаю, по каким признакам вычислил, но вы сами говорили: Уваров умеет разбираться в людях. Рисковать нельзя. Ночь надвигается. В любую минуту шпионы могут выкрасть донесение, а то и перебить всех – и графа, и верных ему стражников. Поэтому он принял решение спрятаться. Трактир использовал лишь как повод спешиться, вряд ли разумный человек вверит свою жизнь и безопасность в руки незнакомцев из придорожного кабака. Загляните в любой из них, там сплошь подозрительные рожи… Но трактир давал прекрасную возможность разыграть представление. Граф распахнул дверь, спрятался от стражи и Бегичева за тяжелой створкой, молниеносно переоделся – это не трудно при должной сноровке. Накинул заштопанный халат, повязал платок. И вышел из-за этой двери в образе сгорбленной бабки, ковыляя и опираясь на клюку. Не вы ли, господин Клейнмихель предупреждали, что на Востоке нельзя судить по внешнему виду?! Но никто из ваших дознавателей не удосужился спросить у завсегдатаев трактира: была ли среди них старуха? А ведь разгадка всегда маячила перед носом.

Три вопроса слились в один:

– Но откуда граф взял халат?

– И шерстяной платок?

– И клюку?

– Хороший разведчик… В смысле, человек, выполняющий поручения деликатного свойства, – Мармеладов подмигнул чиновнику железнодорожного ведомства, – всегда продумывает план побега заранее, на случай возможного провала. Не удивлюсь, если изнанка плаща Уварова нарочно сделана из грубой ткани с заплатками. Вывернешь – вот и халат. А платок он наматывал вокруг пояса, вместо кушака. С клюкой же просто повезло – забрал жердь, подпиравшую дверь трактира от ветра.

– Но если так… Почему граф не посвятил в свой план адъютанта? – недоумевал Клейнмихель. – Убивается ведь парнишка, горькую пьет. Неужели он и Бегичева подозревал?

– Ни в коем случае. Но графу было нужно, чтобы стражники-шпионы увидели истинную реакцию Бегичева – гнев, панику, неподдельное горе. Чтобы поверили в таинственное исчезновение и ломали головы, куда подевался Уваров. Иначе они могли бы помчаться в погоню за старушкой, верхом быстро бы настигли… Граф же хотел выиграть время. Пока китайцы переворачивали трактир, а потом толпы дознавателей рыскали по округе, заглядывая в каждую нору, мнимая старушка под покровом ночи шагала на юг.