Роман Арефкин - Мост, колодец и тень

– Ты лежал без сознания возле моста через реку, не так далеко отсюда. – сообщила Инна, обернувшись и посмотрев на меня – Ты что, совсем ничего не помнишь?

Я некоторое время всматривался в пару её зелёных, изумрудный глаз.

– А ты?

Она ничего не ответила, не изобразила ни единого жеста, вернувшись к своему занятию.

Я сидел на диване, в гостиной нашего дома. Я был поглощён тенями, предпочитая не включать свет, так мне было спокойней. Её босые ноги ступали по паркетному полу практически бесшумно, тем не менее, я мог предугадать её появление по аромату её тела, тонкой ноте парфюма, которая не покидала её даже дома.

– Ты сам не свой… – сказала Инна, присев рядом со мной, нежно коснувшись своей ладонью моего предплечья. Это было так знакомо, и я ощущал, как столь приятное действие сопровождалось в моём теле волной болезненной тревожности.

«– Как это может быть правдой?» – думал я, прилагая усилия, чтобы ничто в моём поведении не выдало этих мыслей, в противном случае я бы просто не знал как ответить на её вопросы.

Задать свои вопросы у меня не получалось, я попросту не знал с чего начать.

– Когда вы приехали в Шиксаль? – спросил я.

Инна посмотрела на меня с некоторой обеспокоенностью во взгляде.

– Мы приехали? – переспросила она, как если бы были основания полагать, что она не расслышала вопроса – Мы все живём здесь уже четыре месяца. Ты что, не помнишь?

Вместо ответа я смотрел в её глаза.

– А дети…? – неуверенно спросил я.

Инна пожала плечами.

– Они с нами с самого первого дня. Где им ещё быть.

Я понимал, что там, в детской, в своих пастелях спали двое детей, мальчик и девочка, которых я не знал ни в коей мере. Они были моими детьми, но я не знал о них ровным счётом ничего.

– Они ничего не знают, – говорила Инна, неосознанно понижая голос, едва не переходя на шёпот – Я сказала им, что тебе нужно было уехать по работе…

Она замолчала, о чём-то задумалась. Отведя взгляд в сторону, испытывая смущение, она заговорила вновь, но голос её при этом дрогнул:

– Ещё этим утром я подумала, а что если уже никогда не увижу тебя…

Я сам не отразил, как совершил это движение – обняв её и прижав к себе. В моих объятиях, уткнувшись лицом в моё же плечо, она зашлась мелкой дрожью. В моих жалких попытках успокоить её я вдруг подумал – каким же идиотом я был, позволив однажды всему этому исчезнуть.

Утро огласили голоса детей, они уже выбрались из своих постелей и достигли кухни. Инна поучала Ханну, нашу дочь, которая была старше своего брата всего на полтора года. А вот Виктор, несмотря на «звучащее» имя, отличался довольно мягким характером и часто уступал сестре во всём.

Откуда я знал всё это? Я понятия не имел. Наблюдая за этими двумя маленькими людьми, у меня складывалось впечатление, будто я читаю написанный кем-то роман о семейной идиллии.

Дети были рады моему возвращению из «рабочей поездки» и они смеялись, дёргая меня за руки, перебивая друг друга на все голоса, я же только смотрел на них.

Чуть позже Инна объявила сбор и вскоре она уже выводила наших детей на улицу, намереваясь проводить их до автобусной остановки, откуда их забирал школьный автобус и их следующее появление, разрушающее идиллию тишины, должно было состояться только во второй половине дня.

Пока их не было дома, я осматривал то, из чего состоял наш интерьер. Жили мы не в нужде, хотя всё вокруг было просто, с лёгким налётом аскетизма, который здесь, в Скандинавии, почитался за проявление хорошего вкуса.

Помимо утвари, предметов обихода и иных незатейливых предметов, я не обнаружил вообще ничего, что могло бы хоть как-то отразить особенности нашей жизни. В нашем гардеробе были вещи, каждая из которых была мне хорошо знакома. Я помню, как старательно избавлялся от всего, что напоминало о Инне, это было частью терапии, совет одного из многочисленных психологов, нанятых моим отцом.

Мой отец… Я поймал себя на мысли, что вчера я наблюдал того своего отца, которого оставил в «прошлой жизни», энергичного, жёсткого, бескомпромиссного. Я помнил, как в самом сердце я питал неприязнь к этим его чертам, однако теперь, вспоминая – каким подавленным он был – пытаясь помочь мне, я вдруг пришёл к выводу, что тот его образ – с «шпорой в заднице», устраивал меня куда больше. Да, с ним было тяжко, но он сам – не страдал из-за меня.

В нашей спальне, спустя какое-то время, я увидел картину. Этот предмет интерьера был мне незнаком, раньше я его никогда не видел, наверно поэтому он словно заноза – впился в мою роговицу.