Колин Голл - Укрощение дьявола

–И руки у тебя длинные, – прибавила Сара.

–Отсюда выходит, что я могу одновременно интриговать тут, путать следы там. Словом, я всегда чем-то занят. Лет сорок тому назад я позвал Господа чтобы решить дилемму. Он отказался от участия в моем деле. Помню, он, как пророк Неемия, когда его, когда он уже взобрался на лестницу, позвали вниз, сказал: «Не могу спуститься. Делаю великое дело».

–Ты действительно могущественный?

–Я уже говорил тебе, что могу раздуть такой пожар, что его не погасить всей водой океана. Я шлю болезни, голод, разорения, раздоры, катастрофы, внушаю ненависть, зависть, что еще? Я олицетворяю деструктивную крайность этого мира. Но так уж я и жесток. Зло есть в ничтожном малом. Возьми кишечную бактерию. Это невидимое глазу существо вызвало эпидемию холеры, которая унесла миллионы жизней.

–Ты гордишься тем, что распространяешь зло, людей мучаешь.

Этот упрек, в котором эмоций было больше, чем логики, понравился Вельзевулу.

–Полагаю, ты найдешь вполне понятным то обстоятельство, что одна лишь боль заставляет человека думать. Боль смиряет его, обуздывает, поглощает самодовольство. Люди не знают всего, чем они мне обязаны. Никто не ценит мою игру. На время человек испытывает чувство бессилия, он потрясен, беда всегда обрушивается внезапно. Он не освободится от него пока не исчерпает свою боль до дна. Потом только к нему приходит простое и ясное понимание каких-то вещей. Страдание одухотворяет его, чувства становятся ярче и вот он уже более чувствителен, чем был раньше. Вот почему, когда я вижу страдания людей, я мало о том беспокоюсь.

–Что бы ты там не говорил, людей ты все равно не любишь!

–А есть за что их любить? В мире нет ни одного безупречного человека. Богатые погрязли в сытом благополучии и деградируют. В одной лишь России двести семей имеют состояния, приобретенные без труда. Бедные заняты только тем, что обманывают друг друга. Современный человек утратил способность рассуждать, делать выводы и доказывать с помощью силлогизмов и индукции. Он спутал все свои представления о добре и зле. Он знает свои права, придает большое значение своей персоне: самоуважение сочетается в нем с сомнительными и ничем не оправданными личными притязаниями. Смотреть противно, как он носится со своим достоинством. Большое зло в том, что материальные блага стали многочисленны и доступны, а человек всегда хочет больше, чем у него есть. Там, где был человек труда сейчас потребитель, никчемный бездельник, паразит, биржевой маклер. Они составляют девять десятых человечества. Раньше человек видел смысл в труде, вере, его вдохновлял поиск истины. Чтобы обеспечить жизнь, нужно работать, как работали раньше; пахать, сеять, убирать урожай, строить, ткать, прясть, плотничать. Сейчас же труд обесценен, а истину повсеместно искажают. Для здоровья телу нужны движения, но люди пассивны, ленивы. Не в наркотиках, развлечениях и алкоголе находил человек прошлого удовольствие, а в отдыхе от дневного труда, но коль скоро физический труд упрощен, нет уже и радости от отдыха. На смену работникам, ремесленникам, творцам и людям непоколебимых убеждений пришли воры и паразиты. Они ничего не производят, но присвоили себе право пользоваться плодами чужих трудов. Вот в чем главная проблема! Я привел эти рассуждения не как свидетельство того, что мне чужда всякая мизантропия, а как доказательство того, что я достаточно разбираюсь не только в людях, но и в оценке времени. И вообще, наблюдая тысячи лет, трудно не испытывать презрения к роду людскому, алчность и нетерпимость которого уводит их за пределы всяких естественных границ.

–Ты говоришь об основной массе людей, которые ничего собой не представляют, но ведь есть люди сильные умом и волей?

–Да, отдельные личности, которые постоянно учатся. Это интеллектуальное меньшинство создает прогресс. Только у творческих людей, да и то не у всех, есть представление о совершенстве и только им дано к нему приблизиться. Возьми старинную шотландскую поэму. Кто сейчас может сочинить поэму равную ей по силе? Можешь сказать почему в наше время с его высокими технологическими достижениями невозможно построить готический собор, который превзошел бы в красоте, соразмерности всех его частей, в величественности, в безупречности стиля, в изощренном мастерстве деталей украшений любой из тех, что были построены в феодальные времена. Никто сейчас не соткет гобелен равный по искусству сочетания тонов и оттенков тем старым гобеленам, которые в музеях вызывают у нас восхищение? Как могли люди в те отдаленные, мрачные и суеверные времена, отмеченные главенством духа, делать поразительно точные математические вычисления – и это действительно говорит о многом. Какое вообще нужно иметь воображение, чтобы последовательно вводить декоративные детали в завершение, допустим, фронтона; знать систему контрфорсов и аркбутанов; представлять все элементы вертикального членения церковных и монастырских фасадов, находить подходящие фигуры для оформления стоков, желобов, фиалов, наружных и внутренних лестниц, ворот. Те, кто проектировал замки, дворцы и церкви должны были держать в голове массу информации состоящую из ступенчатых фронтонов, аркад, арочных фризов, кровельного, венчающего, междуэтажного карниза, проемов окон, колонн, карниза апсиды и пояса карниза, цоколя, галерей, башен, конусообразных, ромбовидных крыш, куполов, нефа, лоджий, пилястр, скульптурных композиций, ажурных решеток, вимпергов, медальонов, столбов, венков, капелл. И наконец, изумляет то, как размеры и контуры пролетов, связанные один с другим, и все вместе, сочетаются с общим рельефом! Конечно, мотивы античности и римские архитектурные формы служили для архитекторов романского периода источником вдохновения, но это не делает объяснение полным и исчерпывающим, ведь так? На этот вопрос нет однозначного ответа.