Кристофер Сэнсом - Седьмая чаша

Шоумс поглядел на меня своими глубоко посаженными поросячьими глазками.

– За мальчиком трудно ухаживать, он…

– Он нуждается только в питании, – проговорила Минни. – И чтобы кто-то набрасывал ему на плечи плед, когда он падает на пол.

Женщина повернулась ко мне:

– Здесь так холодно, а этот негодяй отказывается развести огонь.

– Огонь стоит денег!

Я повернулся к Кайтам:

– Мне хотелось бы увидеть Адама.

– Мы как раз собирались к нему.

– Отправляйтесь к нему, если угодно, только вы от него все равно ничего не добьетесь.

Толстяк буравил меня взглядом, и я понял: для этого человека Адам Кайт – всего лишь досадная помеха, и он не будет сожалеть, если тот отдаст Богу душу. Не пожалеет об этом и совет, у которого станет одной проблемой меньше.

– А потом, мастер Шоумс, – сказал я, – мне хотелось бы побеседовать с вами.

– Что ж, идите. Меня пока ждут другие дела.

Нас отвели к еще одной зеленой двери. Она была заперта. Шоумс отпер ее и заглянул в палату.

– Он в вашем распоряжении, – проговорил смотритель и удалился.

Я вошел следом за Дэниелом Кайтом в светлую комнату со стенами, выбеленными известкой, и частично открытыми ставнями на окнах. Как и говорила Минни, здесь царил пронизывающий холод, а также невыносимо тяжелый запах – смесь нечистот и немытой кожи. Из обстановки в палате была лишь низенькая кровать на колесиках и стул.

Обратившись лицом в угол, на коленях стоял мальчик-подросток с грязными черными волосами и что-то бормотал себе под нос. Слова текли так быстро, что их смысл было трудно уловить.

– Каюсь в моих грехах, каюсь… Послушай меня, пожалуйста… Послушай, во имя Иисуса…

На мальчике была рубашка с пятнами от пищи и кожаный джеркин [8] Джеркин – облегающая куртка с короткими рукавами. К этой части одежды крепились штаны-чулки. В эпоху раннего Средневековья – часть воинского облачения, в эпоху готики и Ренессанса – светская одежда. . Его колено охватывала железная скоба, от которой тянулась цепь к металлическому кольцу в полу. Минни подошла к мальчику и положила руки ему на плечи, но он этого даже не заметил и никак не отреагировал.

– Цепь нужна для того, чтобы он больше не сбегал на церковные дворы, – пояснил Дэниел.

Он не приблизился к сыну, а стоял неподвижно, повесив голову на грудь.

Я набрал в грудь воздуху и подошел к Адаму. Он был широкоплеч, но очень худ. Я присел и заглянул ему в лицо. Это было жалкое зрелище. Возможно, когда-то мальчик был красив, но сейчас на него было страшно смотреть. Брови вздернуты вверх в гримасе страдания, широко раскрытые, словно от ужаса, глаза невидящим взором смотрят в стену, с губ вместе со слюной срываются сбивчивые слова:

– Скажи мне, что я спасен! Яви мне милость свою!

Он на мгновение умолк, будто к чему-то прислушиваясь, а затем воскликнул с еще большим отчаянием:

– Господи! Прошу тебя!

– Адам, – умоляющим голосом позвала его мать. – Ты испачкался. Я принесла тебе чистую одежду.

Она попыталась поставить его на ноги, но Адам сопротивлялся и продолжал жаться в угол.

– Оставь меня! – сказал он, даже не взглянув на мать. – Я должен молиться!

– Он все время такой? – спросил я Минни.

– Теперь – да.

Она отпустила плечи сына, и мы оба встали.

– Он не хочет подниматься на ноги, а когда его пытаются заставить, издает такие жалостные вздохи, что сердце разрывается.

– Я попрошу своего друга доктора осмотреть Адама, – негромко проговорил я. – Хотя, откровенно говоря, пока он находится в таком состоянии, его вряд ли можно будет забрать отсюда.

– О нем нужно заботиться, – сказала женщина, – или он умрет.

– Я вижу это и поговорю с главным смотрителем Шоумсом.

– Если вы оставите нас ненадолго, сэр, я попытаюсь почистить его. Иди сюда, Дэниел, помоги мне поднять его.

Мужчина подошел к жене.

– Тогда я отправлюсь на переговоры со смотрителем прямо сейчас. Приходите в гостиную, когда закончите. Я буду ждать вас там.

Минни улыбнулась мне дрожащими губами:

– Благодарю вас, сэр.

Ее муж все так же отказывался встречаться со мной взглядом.

Я оставил их и отправился на поиски Шоумса, исполненный гнева на то, как Адаму позволяют барахтаться в собственных нечистотах. То страшное и неведомое, что повредило ум этого несчастного, оставалось за пределами моего понимания, но уж с ленивыми и продажными чиновниками я умел справляться.

Шоумса я нашел в его личном кабинете. Он пил пиво и смотрел на жаркий огонь, пылавший в большом камине. Услышав, как скрипнула дверь, он повернул голову и наградил меня свирепым взглядом.