Евгений Сухов - Подметные письма

План мой заключался в следующем. Коли "Упырь" совершает свои налеты на близлежащие к месту расположения его воинской части кладбища по нечетным дням через три на четвертый, выходит, следующее осквернение могилы должно произойти первого декабря. Стало быть, надлежит устроить на Лазаревском, Пятницком и Семеновском кладбищах засады, схоронившись недалеко от тех мест, где Упырь перелезает через забор. Затем проследить за ним, что будет нетрудно сделать, пользуясь покровом ночи; дождаться, пока он не начнет раскапывать очередную могилу и взять его на месте преступления с поличным. Военный следователь Ираклий Горгадзе против моего плана не возражал и, узнав, что я собираюсь встать в засаду на Пятницком кладбище, смиренно напросился:

– Разрешите мне с вами, господин коллежский советник?

– Да ради Бога, – благосклонно ответил я, прекрасно понимая, что неуемное стремление лично арестовать "Упыря" и надеть на него оковы у военного следователя никуда не подевалось. Конфуз с младшим унтер-офицером Колобородько на пользу ему не пошел…

Вечером первого декабря вместе с военным следователем Горгадзе и двумя нижними полицейскими чинами мы спрятались за деревьями в нескольких саженях от того места кладбищенской стены, к которому привела по следам "Упыря" служебная ищейка Герда из Московского следственного отделения. Было тихо, в прямом смысле слова, как на кладбище. Редкие снежинки, как-то нехотя падающие с неба, только усиливали вязкое ощущение тишины.

Не ведаю, как иные, а я люблю сиживать в секрете. Это как охота, про которую говорят, что она пуще неволи. Как рыбак, сидящий за удочкой и неотрывно следящий за движениями поплавка. Или стрелок, так притаившийся на своем номере за густыми кустами, что почти не дышит. Вроде бы ничего не происходит, а ты сосредоточен, внимателен и при огромном интересе. Ты весь – и тело, и дух – как сжатая пружина, готовая мгновенно разогнуться, как только будет дана такая команда. Все в тебе подчинено ожиданию. Вернее, тому, что за этим ожиданием последует. Это вовсе не то ожидание, о котором говорят, что нет ничего хуже, как ждать и догонять. Это ожидание – часть проводимых тобою следственных действий. Очень важная, часто результативная и нередко венчающая собой все расследование…

В четверть двенадцатого в голову закралась гадкая мысль, что на Пятницкое кладбище "Упырь" сегодня не придет, и, возможно, он уже перелезает через ограду Лазаревского или Семеновского кладбища. И как оно часто случается, когда ожидание уже кажется напрасным, послышался шорох. Я и мои спутники замерли, прислушиваясь к нему, и скоро увидели, как через кладбищенскую стену ловко перелезает человек. Вот он мягко спрыгивает со стены, замирает, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, затем начинает медленно двигаться вглубь кладбища. Идет он уверенно, что навевает на мысль о том, что человек этот здесь уже бывал не единожды. Мы с большими предосторожностями и на расстоянии следуем за ним. Когда он выходит на алею, то можно разглядеть его одежду. На нем военное обмундирование пехотного образца с алыми погонами и двумя лычками на них, как и говорил один из могильщиков Семеновского кладбища.

Еще полтора десятка саженей, и "Упырь" останавливается. Оглядывается по сторонам. У нас не остается никаких сомнений в том, что пришедший именно тот, который нам нужен. Переводит взгляд на свежую могилу с венками. Оттаскивает в сторону цветы; несколько бережно взял венок и отставил его на ограду соседней могилы. После чего садится на корточки и начинает какой-то заостренной дощечкой, которая, очевидно, была припасена им загодя, сноровисто разрывать землю. Дело спорилось, земля поддавалась хорошо, – не успела еще слежаться и замерзнуть. Человек в военном обмундировании уже достаточно углубляется в землю, и не оставалось ни малейших сомнений в том, что он хочет добраться до гроба. Что ж, пора на выход!

Мы выходим из своего укрытия, освещая керосиновой лампой "Летучая мышь" место преступления и лицо самого маниака. Мизансцена удалось: вурдалак весьма удивлен и сильно взволнован. Еще минутой позже он сумел совладеть с собой и выражение его лица становится смиренным, каковым, верно, предстает в обыденной жизни, а глаза просто излучают благодушие. Трудно поверить, что человек с такой благообразной внешностью и кроткими глазами через каких-то полчаса, разбив крышку гроба и вытащив из него покойника, примется жевать труп, вспарывать ему живот. Станет запускать в оскверненное чрево мертвеца корявые пальцы и вырывать из нутра гниющие внутренности.