Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

Капитан открыл глаза. Действительно — купе, поезд. Но какое-то странное купе, таких он не видел. Куда же он едет? Ничего не вспомнить. Над ним склоняется лицо. Знакомое лицо. Чертовски знакомое. Но откуда? Аккуратные усики…

— С добрым утром, товарищ! Сколько ты всего интересного проспал, товарищ!

Капитан обнаруживает, что заботливо накрыт суконным одеялом. И руки его под одеялом и с ними что-то творится. Еще раньше, чем он пошевелил ими, понял «что творится». Его запястья перехвачены наручниками. А память начинает раскачиваться запущенным маятником, вызывая из глубин на поверхность картинки последних часов, минут, секунд перед провалом в неизвестность.

А человек с усиками продолжает говорить:

— Нам из-за тебя грузчиками пришлось поработать. Ты никак не соглашался продирать глаза, когда настала пора пересаживаться в поезд. Хотел, чтобы тебя на руках несли. Что ж, не скрою, несли на руках, как китайского мандарина.

Слушая этот вздор, капитан борется с дурнотой. Ему плохо, голова трещит, противоестественная слабость в теле.

— И куда мы едем? — выдавливает из себя капитан.

— Мы уже в Чехословакии, товарищ, — охотно отвечает (капитан вспоминает его) русский лжеархеолог. — Несемся на всех порах в направлении Берлина. Вот в следующий раз проснешься, а мы уже к Германии подъезжаем. Сейчас мы сходим в туалет и снова баиньки. Не знаю, как тебе, а нам очень понравилось, как ты спал. Никого не трогал, гранат не бросал. Вот поэтому мы тебе снова вколем укольчик, чтоб уж в Германии проснулся, не раньше.

Шепелева поднимают. Этот русский и еще какой-то коренастый тип. Его конвоируют только двое? Шепелев чуть не рассмеялся — недооценивают его, даже обидно.

— Только ты не просись слишком часто, хорошо? — продолжал кривляться русскоязычный абверовец. — Обувайся в тапочки.

На постеленном в купе коврике стояли его сапоги с короткими голенищами, творение врага народа и по совместительству сапожника Яноша. Капитан сунул в них босые ноги. Коренастый отодвинул дверь, вышел из купе, повернулся. Русский «археолог» шел сзади и подталкивал в спину рукой.

«Похоже, — отметил, осмотревшись в коридоре, капитан, — обыкновенный поезд, люди у окон стоят, на меня таращатся, кто испуганно, кто удивленно».

Один спереди. Другой сзади. Его повели по коридору. Вели недолго. Купе было ближайшее к туалету. Толкнули внутрь. Коренастый («а я его среди археологов не припоминаю, впрочем, может быть, просто не попался на глаза») не давал туалетной двери закрыться, приглядывал за оправкой заключенного. «Черт побери, — поймал себя на мысли капитан, — как они хозяйничают в Чехословакии, как у себя дома. Ну да, она же ими оккупирована, что-то я голову починить никак не могу. Проклятая химия. Что они мне вкололи?»

И тут капитана прошиб пот — сейчас его будут колоть снова. Опять этой дрянью! От которой он проснется совсем разваленным. Проснется, они сказали, уже в Германии! В логове врага!

От огревшего его осознания всей катастрофичности своего положения (и чуть в меньшей степени от химической дряни, плавающей в его крови) капитана швырнуло на стену коридора, когда он вышел из туалета. Он едва удержался на ногах.

— Э, да ты еле стоишь, товарищ, — прочмокал губами, изображая слащавое сочувствие, русский абверовец. — Спать, спать. Сон — лучшее лекарство.

Каждый из каких-то семи-десяти шагов до купе, переводил отчаяние капитана в злость.

Русский «археолог» раскрыл дверь, вошел в купе, сделал шаг вбок, уступая дорогу капитану. Капитан шаркнул ногой, на ступню приблизившись к порогу. Положил руки на край дверного проема, словно цеплялся за него от бессилия. Поймал тот момент, когда коренастый провожатый шагнул к купе — и тогда, крепко вцепившись руками в край проема, ногой лягнул провожатого в живот. Удар отбросил коренастого к стене — и он не успел схватить человека в наручниках, бросившегося по вагонному проходу. Не сразу спохватился и оторопевший русский «археолог».

Капитан добежал до тамбура, держа скованные наручниками руки на уровне груди. Опустил их к дверной ручке. Открывая тамбурную дверь, услышал топот ног преследователей. Захлопнул за собой эту дверь. И тут же к следующей. К той, что открывает доступ наружу. Открыта! А ведь кто их знает, эти чехословацкие дороги, могли ведь и запереть. Но все как у нас. И не медля ни мига, Шепелев прыгнул. В последний момент, капитан расслышал, как грохочет под тяжелыми ботинками металлический пол тамбура. Но преследователи опоздали. Они бы успели, если бы капитан хоть на полтакта сердца промедлил. Скажем, посмотрев, что ждет его внизу. Насыпь, река или телеграфный столб. Но он не посмотрел. Ему было все равно. Он просто прыгнул…