Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

— Зря, — еще раз повторил капитан. — И будете сидеть вместе с братом. Правда, в разных лагерях, но оба сидеть. А можете оба оказаться на свободе.

— Брат, — она сразу потеряла прежнюю позу, шагнула вперед, но напоролась на кровать и остановилась. — Зачем ты… вы заговорили о брате?

— Потому что ты можешь получить свободу не только для себя, но и для брата. И решение ты мы должна принять сейчас, в этой комнате. Время играет не последнюю роль.

— Я понимаю, — ее глаза сузились, — понимаю. Ты хочешь, чтобы я предала, или, как говорил ты, когда прикидывался уголовником — сдала.

— Нет, не хочу — капитан поднялся тоже и заходил по комнате. — Это не нужно. Нами арестовано шестнадцать членов вашей организации. Включая Миколу, Кеменя и даже священника униатской церкви. Вашей организации больше не существует.

Капитан не стал говорить о том, кто из тех, кого он назвал арестованными, погиб, ранен и как это произошло. И какова его роль в произошедшем. Ни к чему сейчас лишние встряски.

— Я подозреваю, что у тебя, Христина, существуют собственные связи, но мне они не нужны.

— А что ж тебе нужно?

— Твой собственный отход на ту сторону. На ту сторону границы.

— С чего ты взял, что он у меня имеется?!

— Если у тебя его нет, это плохо, Христина. Потому что тогда тебе нечего мне предложить в обмен на твою свободу и свободу твоего брата.

— Свободу мне и моему брату! — воскликнула она нервно и даже хлопнула в ладоши. — Неужели ты думаешь я могу тебе — тебе! — после всего верить. Неужели ты думаешь, я могу вам, палачам и величайшим лжецам на свете, поверить!

Капитан подошел к ней, встал совсем близко от нее, так что до него долетало ее дыхание. Сказал тихо:

— Мне не верь. Я не могу решать подобные вопросы. Но я звонил наркому Берии и получил его согласие. Он согласен, Христина, подписать такой приказ, если ты дашь необходимые сведения. Он согласен также подтвердить тебе лично по телефону все те обещания, что ты слышишь от меня. Это тебя устроит?

— Нет, — ответила она, отворачиваясь от пристального взгляда Шепелева. — Этого грязного убийцу я не видеть не желаю, не слышать.

— А те, на кого ты в конечном счете работаешь, не палачи? — Капитан повысил голос. — Или нет в Германии концлагерей, или там не преследуют людей за принадлежность к определенной национальности, разве Гитлер не захватил часть Польши? Разве не уничтожает он сейчас польскую интеллигенцию, евреев, польское офицерство? И окажись твой брат тогда на польско-немецком фронте, ждала бы его та же самая участь.

— Я не работаю на немцев, я посвятила себя великому украинскому народу, ставшему моим родным народом, его свободе! — она говорила уже с меньшим пафосом, нежели звучал чуть раньше.

— Давай не будем лукавить, Христина, — а капитан все повышал голос, усиливая этим свое давление. — Тебе и мне известно, кто стоит за спиной вашей и им подобных организаций. Гитлер. Его абвер и гестапо. И им ваша свободная Украина нужна так же, как кролику святое причастие. Не будет здесь нас, будет здесь Гитлер. И ты сразу перестанешь быть преподавателем университета, а станешь лицом славянской национальности, лицом второго сорта, которого надо перевести в рабы или уничтожить. Вот каким целям служит ваша борьба. Ладно! Не веришь коммунисту вообще, Берии в частности. Тогда верь мне. И представь, что будет, если ты откажешься.

Он положил ладони на ее плечи.

— Ничего не получится тогда, Христина. И ты, может быть, никогда уже не увидишь брата. Не перебивай! Послушай, на что я получил одобрение товарища Берии. Ты отдаешь мне свой отход за кордон со всеми тамошними паролями и адресами. Взамен на свободу выходит твой брат. Местом жительства вам будет выбран один из северных городов. Да, вы будете под надзором. Но вы будете на свободе. Вас не станут наряжать в ватники с номерами, выгонять в мороз на лесосеки, кормить баландой, от которой скоро выпадут все зубы. Вам не придется иметь дело с уголовниками, с настоящими уголовниками, которых ты сегодня видела у себя в доме, а они там, в лагерях, заправляют всем, их порядки там правят, в женских лагерях и мужских. И женщины, уверяю тебе, ничуть не менее жестоки. Еще болезни, конвой, никаких книг. Свобода будет не такой, о которой ты мечтаешь, но плохая свобода лучше доброй неволи. А когда-нибудь, Христина, вы сможете вернуться во Львов или в Польшу.

— А твой Берия не обманет? — наконец спросила она.

— Тогда он обманет и меня. Боюсь, что мне это пережить будет не легче, чем тебе. Но если ты не попробуешь ему поверить, то надежд у тебя не останется. И ты лишишь своего брата, может быть, единственного шанса.