Юлия Яковлева - Вдруг охотник выбегает

– Религия – опиум для народа, – согласился Нефедов, быстро хлебая утренний чай.

– Это да. Но я тебе скажу: Простак этот, похоже, самый обычный барыга – только в совершенно новом обличье. Толкает краденое. Которое сам же крадет и кражу свою выдает за исполнение служебных обязанностей.

Но как во все это вписывались убитые? Что могла купить, допустим, артельщица и нянька Рохимайнен? А ученик-ремесленник Тракторов? А чернокожий коммунист Ньютон? А музработник в ансамбле народных инструментов Фокин? Они все были для этих вещей слишком мелкой сошкой.

– Да на черта мне такая махина дома, – выразил глас народа Нефедов. – Комнату только перегородить.

– Тебе нет, Нефедов. Ты дитя цирка, как известно.

– Вы не лучше, – буркнул тот.

– Я не лучше, – согласился Зайцев. – Мне на улице как-то позабыли объяснить, кто такой Рембрандт. Или Веронезе, допустим. Но, знаешь ли, в Ленинграде полно ценителей, которые за такую картиночку с радостью отвалят какому-нибудь Простаку деньги. Этот Простак, может, вроде нас с тобой: серость. Он, может, и сам своей репой не соображает, какие сокровища государственные разбазаривает. А если соображает, то тем хуже для него.

– Я только не пойму. Мы знаем: Баранова купила статуэтки. Фокин этот, может, купил монету – чтобы зуб золотой себе вставить. Другая баба, ну что она притаранить могла, скатерть? Короче, их-то за что укокошили?

– Не факт, Нефедов, что между ними и всей этой лавочкой вообще какая-то связь. Но если ты, допустим, расследуешь убийство гражданином Икс своей жены и по ходу выяснишь, что Икс еще и деньги у себя на службе растратил, чтобы любовницу в Сочи свозить, неужели ты о растрате в соответствующий отдел уголовного розыска не сообщишь?

– Чо? – только и спросил Нефедов.

– Ладно, жуй. И главное, носки свои поганые здесь не забудь, уходя.

– Носки уже на мне, – простодушно успокоил его Нефедов.

– Вот счастье.

Нефедов потопал на почтамт, находившийся сравнительно недалеко от зайцевского дома. А Зайцев отправился на Гороховую.

Ему уже насыпали рутинных заданий. Он сдвинул все в сторону. Подтащил к себе телефон. Да так и остался сидеть. Думать. Что, собственно, он хочет спросить у Кишкина?

Перед ним лежала составленная ночью шпаргалка. Прямоугольник с фамилией товарища Простака ощетинился стрелками: еще фамилии, которыми были подписаны документы. Штампы московской конторы «Антиквариата». Значит, и товарищи московские. Стрелки указывали выше, в столицу.

Зайцев решился. Подвинул телефон.

Соединили его на удивление быстро.

– Здорово, Вася. Ну чего, билет в Москву уже взял? – радостно зарокотал в трубке Кишкин.

– Ага. Почти. Слушай, будь другом. Мне тут надо товарищей московских пробить одних: кто такие, что за птицы и так далее. А главное, мне интересно, в каком они свойстве-знакомстве с неким Простаком.

– Чего?

– Фамилия такая.

– Господи.

– Ну да.

– Кликуха, что ли?

– Партийная разве что.

– Что, партийный начальник какой?

– Вроде. По торговой линии. Может, ты в курсе?

– Я, конечно, не в курсе. Ну валяй, записываю.

– Кишкин, ты человек! Ты…

– Да пошел ты. Я уже понял, что пока ты из своего говна там не выпутаешься, сюда носа не покажешь.

– Я правда… Я только это дело закрою – и все. Полечу к тебе на крыльях любви.

– Пошел ты. Пишу.

Зайцев начал диктовать.

Нефедову раньше не приходилось бывать на Почтамте – в главном здании городской почты, да что там, всей Российской империи, когда еще была империя. И теперь он с интересом оглядел громадный зал с гулкой плиткой и стеклянной высокой крышей. Огромный, как раз, чтобы просторно было почтовым каретам вместе с их лошадиными силами.

– Гражданин, вы телеграмму отправить? – к нему уже шла женщина в форменной куртке. Зевак здесь, по-видимому, не любили.

– Мне насчет бандероли.

– По губернии? По городу? По Союзу?

– По городу.

– Шестое окно.

Нефедов снял кепку, чтобы придать себе более мирный вид. Но потом передумал, надел.

Сунулся в окно. По ту сторону, на столе в котелке плавилась коричневато-красная пахучая жижа, в ней стоймя стояла палочка. Лысоватый человек в черных нарукавниках протянул к окошку руку:

– Отправление.

– Чего?

– Давайте сюда, что вы там отправляете.

Нефедов сунул ему удостоверение.

Человечек надел очки. Внимательно изучил. Посмотрел на физиономию Нефедова в окошке, на фотографию.

– Даша! – крикнул он в глубину, где виднелись тугие холщовые мешки. – Даша, я так и знал, что та бандероль в уголовный розыск была неспроста. Иди теперь разбирайся с товарищем. Пожалуйста, – заключил он торжествующим тоном человека, чьи худшие ожидания, как всегда, оправдались. А Нефедов порадовался, что никому тут, по-видимому, не придется освежать память.