Юлия Яковлева - Вдруг охотник выбегает

Или убитых – а потом разодетых?

– Крачкин, – позвал он.

Но тут внесли и положили на пол носилки. Тело Карасевой, застывшее в трупном окоченении, с трудом вынули из кресла. Санитары все никак не могли взяться за него сподручнее. Наконец схватились, подняли, перенесли. Накрыли простыней. Оно высилось отвратительной горой.

Зайцев закончил рапорт. Тоскливая однообразно тяжкая жизнь порождала такие же тоскливо-однообразные преступления. Они либо раскрывались по горячим следам (потому что, как правило, виновный валялся тут же, сам пьяный, или по глупости своей тотчас волок краденое продавать), либо повисали мертвым грузом, пополняя статистику нераскрытых, которые не раскроет уже никто и никогда, потому что расследование заглохло и было прекращено. Гр. Вяткин по распитии спиртных напитков ударил бутылкой по голове гр. Башмакова. Гр. Спицына, состоящая на учете как занимающаяся проституцией, пригласила к себе гр. Свечкина, после совместного распития спиртных напитков…

Зайцев потянулся, зевнул. Вынул рапорт из машинки.

– Вася, не занят? – Крачкин вошел, не спрашивая разрешения войти. Даже не встречаясь с Зайцевым глазами.

– Занят, конечно. Странный вопрос.

Крачкин не поддержал его тон.

– Еще вот. Развлекайся.

Шлепнул на стол четыре папки. Зайцеву показалось, что голова у него от одного вида этих папок сразу наполнилась песком.

– А совещание? – спросил он Крачкина в спину.

– Какое еще совещание? – недовольно спросил тот, не оборачиваясь. Но остановился, уже хорошо.

– Да по Карасевой, убитой с Петроградки. С цветочком.

– Цветочки-грибочки…

– Крачкин, ты чего? Человека же убили, – опешил Зайцев совершенно искренне. Крачкин обернулся:

– А то, что есть сейчас дело поважнее для благополучия советских граждан.

«Ага, значит, Елагин», – понял Зайцев.

– Закроешь эти – и снеси все в архив, понял?

– Да понял, понял.

Крачкин вышел.

Зайцев сказал себе: нет. На обиженных воду возят. Эта мысль не больно утешала, но лучшей у него все равно не было. Подтащил к себе папки. Глухари, значит. Он без интереса, просто чтобы занять руки и унять раздражение, раскрывал, закрывал и перебрасывал в сторону папку за папкой. Ну, какой там гр. другого гр. после совместного распития спиртных напитков… Следствие прекращено. Следствие прекращено. Следствие прекращено. И замер. Предпоследней папкой оказалось дело убитой Карасевой. Женщины с гвоздикой в руке.

В архиве пахло старой бумажной пылью. Даже запах подвала здесь не чувствовался, заглушенный. У старой бумаги скверного качества свой неповторимый дух. В 1920-е Петроград голодал, потом перебивался необходимым, бумага была хуже некуда. Сейчас она медленно разлагалась, стиснутая в папках. Их блеклая желтизна перекликалась с тусклой желтизной слабой лампочки. Деревянные стеллажи, плотно забитые папками, уходили в глубину, едва виднелись в полумраке. За деревянной стойкой, отполированной тысячами нетерпеливых или скучающих локтей, никого не было.

Зайцев тряхнул колокольчик. Ошибка: был кто-то. Из-под стойки вынырнуло совиное личико.

Нефедов молча смотрел на него.

– А Овечкин где?

– Мы с ним посменно.

Зайцев не нашелся с новым вопросом.

– Ты что, спал там?

– Читал.

Нефедов, видимо, еще не исчерпал на сегодня своей способности удивлять. Читал. Скажите пожалуйста.

– Привет, в общем, Нефедов. – Зайцев вспомнил, что сюда, в архив, Нефедова сослали согласно тому же заговору холодного дружного молчания, которым его самого, Зайцева, держали в бригаде – но вне ее. Впрочем, Нефедова хотя бы поделом.

– Здравствуйте.

– Принимай глухари.

Странно только, что Нефедов, похоже, так и тянул лямку в архиве угрозыска, а не перевелся обратно к себе, в ГПУ. «На его месте, – подумал Зайцев, – я бы давно…» Но на лице Нефедова не отражалось ничего, как у лунатика, спящего наяву. Могло ли быть так, что Нефедов не думал ничего? А может, просто Зайцев интересовал его так же мало, как клоп, ползущий по старой папке?

Еще можно было все отыграть назад. Но именно в этот момент Зайцев понял, что ему этого вовсе не хочется. И опустил руки, сжимавшие папку с делом Карасевой.

Хуже уже не будет. Справится он с Нефедовым, если что. Не с такими справлялся.

– Вот что, Нефедов, ты рот на замке держать умеешь?

В мутных сонных глазках блеснула искра.

Зайцев принялся объяснять.

Откуда ни возьмись, на стойке появились чернильница, ручка, лист бумаги. Нефедов старательно клевал пером в чернильнице, выводил фиолетовые буквы, внимательно следя за строчкой. Тонкая шея старательно вытягивалась из обтрепанного воротника. Зайцев понял, что грамоте тот научился уже взрослым. Его взяло сомнение: бегло ли Нефедов читает? Иначе никогда он столько дел, сколько нужно, не просмотрит.