Никита Филатов - Роман с Блоком

Деревенька называлась Колбы, от остального мира ее отделяли предательские болота и непролазное бездорожье – однако же оказаться в окопе на передовой, или даже в землянках, которые предназначались для нижних чинов, было бы несопоставимо хуже. Быт наладился. Жизнь поэта на войне текла размеренно, спокойно и достаточно благополучно. По вечерам в избе, при теплом свете керосинки, Блок играл в шахматы с другими постояльцами – а вот писать стихи, читать их товарищам или даже просто говорить о литературе ему и здесь нисколько не хотелось…

Надо сказать, что свое положение Александр Блок переносил поначалу довольно легко, и даже не без удовольствия. Верховая езда, простая пища и долгие часы на свежем воздухе заметно укрепили его физически, и теперь он вполне мог заснуть, когда рядом громко разговаривали несколько человек, мог не умываться целый день, подолгу обходиться без чая, скакать утром в карьер и еще затемно выписывать какие-то бумаги…

«Во всем этом много хорошего, – сообщал Александр Александрович матери, – но, когда это прекратится, все покажется сном».

Однако с наступлением зимы настроение его начинает заметно меняться. Поэт все чаще испытывает приступы тоски от монотонного, однообразного существования, от нескончаемых справок, отчетов и разговоров о том, сколько кто выбросил кубов, сколько вырыто ячеек и траверсов, отчего саперы замедляют с трассировкой…

«Жизнь складывается глупо, неприятно, нелепо и некрасиво. – записывает Блок. – Редкие дни бывает хорошо, все остальные – бестолково, противоречиво и мелочно. Надоедает мне такая жизнь временами смертельно… Современные люди в большом количестве хороши разве на открытом воздухе, но жить с ними в одном хлеву долгое время бывает тягостно».

Новый тысяча девятьсот семнадцатый год Александр Александрович встретил в княжеской усадьбе. Было много хорошей и вкусной еды, белоснежная скатерть, фамильное серебро и даже настоящее французское шампанское…

Но уже на следующий день Блок записал в дневнике:

«Мне вообще здесь трудно, и должность собачья, и надоело порядочно…»

Каждый день газеты и письма от близких приносят множество противоречивых вестей, но не их с нетерпением дожидается Блок. Сообщения о победах и отступлениях русской армии ему почти безразличны – поэт понимает, что сам он теперь, как и все остальные, – лишь маленький винтик огромной военной машины. Вот, жена получила приглашение в разъездную театральную труппу… мать поместили в лечебницу, она в тяжелом состоянии… отчима произвели в генералы, и он сражается где-то в Галиции… Дальше что? Сепаратный мир с немцами? Об этом уже не стесняются разговаривать вслух и писать, но пока ничто не предвещает окончания кровавой бойни. Падение насквозь прогнившего самодержавия? Ну, да, наверняка… когда-нибудь… конечно…

«Мне вообще здесь трудно, и должность собачья, и надоело порядочно…»

Окончательно и бесповоротно решение выбираться в Петроград любыми средствами было принято Блоком в середине января, после встречи со старинным знакомым по литературному цеху Алексеем Толстым. По правде говоря, в приличном обществе перед войною этого щеголя и болтуна недолюбливали – однако же, что нередко случается на передовой или возле нее, заведующий строительными работами Александр Блок и военный корреспондент граф Толстой в этот раз повстречались как самые близкие люди.

Граф решил прокатиться на фронт за компанию – в качестве сопровождающего при каком-то очередном генерале, которого послали проводить ревизию строительных работ. Они встретились рядом со станцией, в светлом и жарко натопленном домике, где стучали ключами телеграфисты. Удивились друг другу, обрадовались и постарались побыстрее покончить со скучными конторскими делами. Когда сведения о башкирах, состоявших в дружине, были отосланы к генералу, Алексей Толстой и Александр Блок пошли гулять по железнодорожной станции. Граф с большим упоением передавал разнообразные светские сплетни, как всегда остроумно и едко оценивал политические события, новости литературы, театральные постановки, актеров, актрис, восходящие звезды богемы и общих знакомых. Блок в ответ изо всех сил старался казаться веселым, изображал удовлетворение жизнью, рассказал, как здесь славно, как он из десятника дослужился до заведующего работами и сколько времени проводит, разъезжая верхом. Разумеется, поговорили также о надоевшей войне, о зиме, о погоде, но когда граф спросил, пишет ли поэт сейчас что-нибудь, Блок покачал головой и ответил вполне равнодушно, что нет, ничего он не делает…