Роберт Харрис: Офицер и шпион

– Всего? – Мои слова производят на министра меньшее впечатление, чем я ожидал. – Вы знаете, что первоначально я планировал устроить церемонию на Лонгшане? Ипподром вмещает пятьдесят тысяч.

– И судя по всему, министр, он был бы заполнен, – подобострастно говорит Буадефр.

– Без сомнения, мы бы его заполнили! Но министр внутренних дел счел, что существует опасность беспорядков. А я говорю: чем больше толпа, тем нагляднее урок.

И все же двадцать тысяч для меня много. Толпа издавала приглушенный, но зловещий звук, похожий на дыхание какого-то хищного животного: вот сейчас оно дремлет, а через мгновение может наброситься на вас. Незадолго до восьми появился кавалерийский эскорт, неторопливо двигавшийся перед толпой, и вдруг животное начало шевелиться, потому что между всадниками можно было разглядеть черную тюремную карету, которую тащила четверка лошадей. Волна издевательских криков становилась все громче, накатывая на карету. Кортеж замедлил ход, открылись ворота, и карета с сопровождением загрохотала по брусчатке школы.

Я проводил их взглядом – они исчезли во внутреннем дворе. И тут стоящий рядом со мной человек сказал:

– Заметьте, майор Пикар: римляне скармливали львам христиан, а мы – евреев. Прогресс мне кажется очевидным.

На нем была шинель с поднятым воротником, на шее серый шарф, шапка натянута низко на глаза. Сначала я узнал его по голосу, а затем по тому, как бесконтрольно сотрясается его тело.

– Полковник Сандерр. – Я отдал честь.

– Где вы встанете, чтобы наблюдать шоу? – спросил Сандерр.

– Пока не думал об этом.

– Приглашаю вас со мной и моими людьми.

– Спасибо за честь. Но сначала я должен убедиться, что все проходит в соответствии с указаниями министра.

– Когда вы покончите со своими обязанностями, мы будем вон там. – Дрожащей рукой полковник показал в сторону бульвара Морлан. – Вид оттуда открывается хороший.

Мои обязанности! Вспоминая его слова, я хочу надеяться, что в них не было сарказма. Я прошел в гарнизонное управление, где арестованный содержался под надзором капитана Лебрана-Рено из Республиканской гвардии. Я не имел желания вновь увидеть приговоренного. Всего два года назад он был моим учеником в этом самом здании. Теперь мне было нечего ему сказать, я не испытывал к нему никаких чувств. Я бы хотел, чтобы он никогда не родился, а уж если родился, то исчез из Парижа, из Франции, из Европы. Солдат вызвал ко мне Лебрана-Рено, который оказался краснолицым неуклюжим парнем, похожим на полицейского. Он вышел и доложил:

– Предатель нервничает, но спокоен. Не думаю, что от него можно ждать каких-то неприятностей. Нити в его одежде ослаблены, а сабля распилена наполовину, чтобы легко сломалась. Всякие случайности исключены. Если он попытается произнести речь, генерал Дарра подаст знак и оркестр начнет играть, чтобы заглушить его слова.

– Интересно, какие же мелодии нужно играть, чтобы заглушить человека? – задумчиво говорит Мерсье.

– Может, морскую песенку, министр? – предполагает Буадефр.

– Неплохо, – рассудительно говорит Мерсье, однако при этом не улыбается, он вообще редко улыбается. Теперь генерал снова обращается ко мне: – Значит, вы наблюдали за происходящим вместе с Сандерром и его людьми. И что вы о них думаете?

Я не уверен, как мне следует отвечать, – ведь Сандерр все-таки полковник – и потому говорю осторожно:

– Это преданная группа патриотов, они проделывают важнейшую работу, но практически остаются неоцененными.

Ответ хорош. Настолько хорош, что может стать поворотным пунктом в моей жизни, а вместе с этим и в истории, которую я собираюсь рассказать. Во всяком случае Мерсье – или человек за маской Мерсье – внимательно вглядывается в меня, словно проверяя, искренни ли мои слова. Потом одобрительно кивает:

– Вы правы, Пикар. Франция многим им обязана.

Все шестеро этих образцов совершенства присутствовали сегодня на кульминации их работы в подразделении, эвфемистически названном статистическим отделом Генерального штаба. Я разыскал их после разговора с Лебраном-Рено. Они расположились чуть в стороне от всех, в юго-западном углу плаца под защитой одного из низких зданий, стоявших вокруг. Сандерр держал руки в карманах, опустил голову и, казалось, вообще здесь отсутствовал.

– Вы помните, – прерывает меня военный министр, поворачиваясь к Буадефру, – что Жана Сандерра когда-то называли самым красивым офицером во французской армии?