Евгения Якушина - Аничкина Иколе. Серия «Приключения Руднева». История пятая

– Юлия Павловна, – мягко заговорил он, пользуясь минутой душевного смятения суровой начальницы, – Я очень вас прошу, подумайте. Может, за последнее время ещё что-то странное в школе происходило? Не обязательно день в день с исчезновение девочки. Возможно, раньше или позже? Я не прошу вас дать мне ответ сейчас, просто подумайте, вспомните. Пусть это будет что-то незначительное. Не бойтесь завалить меня чепухой. Лучше я отмету десяток не имеющих к делу пустяков, нежели я пропущу что-то действительно важное.

– Хорошо, – пообещала Юлия Павловна. – Я подумаю…

Первый урок Дмитрия Николаевича в Аничкиной иколе подходил к концу. У всех восьми учениц, у кого лучше, у кого хуже, в альбоме было нарисовано яблоко с вырезанной долькой и разметавшимися по трём плоскостям тенями. Руднев ходил между парт, придирчиво рассматривал работы, поправлял неточные линии и неуверенную штриховку.

– Меня радует ваше усердие, барышни, – заявил он, возвращаясь на учительское место. – Однако должен заметить, что вы отстаёте от программы. Боюсь, мне придётся просить уважаемую Юлию Павловну ввести вам дополнительные часы по моему предмету, и, чтоб эффект от занятий был значительнее, я поделю вас на две группы по четыре ученицы в каждой. Первыми на дополнительные занятия придете вы, вы, вы и вы, барышни, – Руднев кивнул на Блохину, Леман, Оболенскую и Апанию. – Сдайте мне свои альбомы, не забыв подписать. Я продумаю для каждой из вас своё задание, в зависимости от выявленных мною пробелов в ваших навыках. Все, кроме указанных мною, могут быть свободны.

Четыре девочки послушно встали, сложили руки на фартучках, скромно потупили глаза и гуськом прошли к двери, где их уже ожидала Волжина, чтобы проводить на следующий по расписанию урок.

– Анастасия Аркадьевна, позвольте мне задержать этих учениц на пару минут, – попросил Руднев, и воспитательница утвердительно ему кивнула.

Проходя мимо нового учителя, одна из воспитанниц что-то шепнула второй, та хихикнула, третья тут же обернулся в дверях, едва не сбив с ног четвертую, которая густо покраснела, и из глаз у неё брызнули слёзы.

«Господи, помоги мне! Я не знаю, что с ними делать!» – мысленно взмолился Руднев, отводя взгляд от двери, где разыгралась вся эта нешуточная девчачья драма.

Четыре оставшиеся ученицы, за исключением Блохиной, выглядели вроде как совершенно испуганными, не смевшими поднять на учителя глаза. Блохина же смело смотрела на Дмитрия Николаевича с нескрываемым любопытством.

Дмитрий Николаевич решил, что если он задаст этой девочке вопрос, особой катастрофы произойти не должно.

– Мадмуазель Блохина, – спросил он, водя по журналу кончиком карандаша. – Подскажите мне, почему на уроке отсутствовала Стефка Ненадович?

Девочка подскочила, явно не ожидая вопроса. Вспомнив, как себя полагается вести, она уставилась на свои туфельки и сбивчиво затараторила.

– Господин учитель, она сейчас не в школе. Она подвернула ногу, и её отвезли к родственникам, пока не поправится.

– Ах, ну да! – вспомнил учитель. – Мне же говорили. Очень печально слышать, что с вашей подругой произошла такая неприятность. Надеюсь на её скорое выздоровление. Когда она снова будет в школе, пусть присоединится к вашей группе… А теперь сдайте мне свои альбомы и можете идти на следующий урок.

Говоря о Стефке, Руднев внимательно наблюдал за реакцией девочек, и от его цепкого взгляда не ускользнуло, что Оболенская, статная, светловолосая, невероятно красивая девочка, и Апания, горделивая, яркая и черноглазая, коротко переглянулись, а Тамара даже подала подруге какой-то непонятный знак, сложив средний и указательный палец крестом. Подруги выглядели как заговорщики, хотя и немного растерянно. Будь они взрослыми, Дмитрий Николаевич ни капли бы не сомневался, что они что-то скрывают, но тут, имея дело с двенадцатилетними девочками, он, признаться, ни в чём не был уверен.

До конца дня Руднев провел ещё два урока, успел побывать на обеде, посмотрел, как выглядит прогулка, заглянул в дортуар и к вечеру прибывал от всего увиденного в ужасе.

– Это же девятилетний карцер! – возмущался он, когда уже часов в семь вечера они с Белецким наконец выбрались из здания школы и оккупировали кружевную беседку в глухом уголке сада подальше от любопытных ушей. – Бедные девочки! Это же невыносимо! Как они здесь живут? Всюду строем! В дортуаре холодно и сыро, как в подвале! А чем их кормят? Мало того, что впроголодь, так ещё и чем-то абсолютно несъедобным! Ты видел, как их наказывают?! Одной рваный чулок к платью прикололи, другой – картонный язык за болтовню на шею повесили! Это же унижение!