АНОНИМУС - Дело Черных дервишей

На минуту воцарилось молчание.

– Скажите, а почему вы не забрали назад копию? – спросил Волин.

Каримов невесело улыбнулся.

– Потому что после убийства похитителя это было бы противоправное действие. И у вас были бы все основания меня задержать. Нет, конечно, в конце концов, все бы разъяснилось, но зачем лишний раз рисковать? А копию мы, само собой, заберем, собственно, для этого я к вам и пришел.

Волин покачал головой: не так все просто. Все-таки это вещественное доказательство. Он сам, единолично, этот вопрос решить не может. Узбекскому посольству придется составить официальное требование в Следственный комитет…

– Составим, – ослепительно улыбнулся Искандар Юнусович, – обязательно составим.

– А убийца вам известен? – спросил генерал.

– С высокой степенью вероятности, – чуть помедлив, отвечал Каримов.

– И кто же он? – Волин сделал стойку. Копии и оригиналы – это все хорошо, конечно, но его первейшая задача – убийцу найти. И если только Каримов его знает…

Узбекский гость вытащил из кармана блокнот, ручку, написал что-то в блокноте, вырвал листок и помахал им в воздухе. Волин протянул к листку руку, но Искандар Юнусович неожиданно убрал его в карман.

– Отдам, – сказал, – после того, как вы вернете копию.

– Но это будет не раньше завтрашнего дня, – занервничал Волин.

– Вот завтра и отдам.

Волин нахмурился. Почтенный господин Каримов, видимо, не понимает специфики их работы. До завтрашнего дня преступник может просто улететь за границу, и они его упустят.

– Не волнуйтесь, не улетит, – загадочно улыбнулся Каримов, вставая с кресла. – Итак, Орест Витальевич, увидимся завтра, а засим позвольте откланяться.

Он повернулся к Воронцову и поклонился ему, сказав, что знакомство с настоящим генералом не обмануло его ожиданий.

– Бросьте, – весело отвечал Сергей Сергеевич, – думаю, вы у себя на работе таких генералов каждый день встречаете… В службе вашей академической безопасности.

Каримов засмеялся и вышел из комнаты вон. Воронцов пошел за ним следом, запер дверь, вернулся, сел в кресло и посмотрел на Волина: ты ему веришь? Тот пожал плечами: а черт его знает.

– В целом картину он нарисовал правдоподобную, – проговорил генерал. – Другое дело, что не все детали он уточнил, а дьявол, как известно, в деталях.

– По-моему, он просто сволочь, – в сердцах сказал Волин. – Если знаешь убийцу, почему не сказать, зачем этот торг?

Генерал только ухмыльнулся. Вообще-то следователь – фигура процессуально самостоятельная, и полномочия у него самые широкие. В частности, он может оценивать доказательства, исходя из своего внутреннего убеждения. И он же решает, что приобщать к делу, а что нет. То есть Волин все-таки сам, лично может решать судьбу вещественных доказательств, в частности, копии Корана. Как он полагает, их сегодняшний гость осведомлен о реальных полномочиях Волина?

Волин подумал и сказал, что, наверное, осведомлен.

– Ну вот, а ты ему горбатого лепишь: я сам не решаю, официальное требование… Вот он тебе и платит той же монетой. Ты ему – книгу, он тебе – фамилию убийцы. И все довольны, – генерал хитро прищурил глаза.

– Эх, Сергей Сергеевич, – вздохнул Волин, – вашими бы устами да деньги раздавать.

– Ладно, – махнул рукой Воронцов, – расслабься. Все равно до завтра ничего не прояснится. Ты вот лучше глянь, что я нарасшифровывал.

И он положил перед Волиным новую порцию дневников Загорского.

– Ага, – сказал Волин, бросив взгляд на первую страницу, – предисловия опять нет?

– Предисловия нет, зато есть послесловие, – отвечал Воронцов.

– Ну что же, и то хлеб, – заметил Волин, углубляясь в чтение…

«Дружище Нестор!

Положение мое хуже губернаторского – так, во всяком случае, говорят здешние парацéльсы. Хотя докторишкам я и на грош не верю, но на всякий случай решил привести в порядок свои дела – человеческие и финансовые. По денежной части диспозиция моя известна: вошь в кармане да мышь на аркане, которая от голода пребольно кусается к тому же. Учитывая, что наследников у меня нет, а нажитое с собой на тот свет не возьмешь, это не должно бы меня тревожить. Однако ж, представь себе, тревожит и тревожит сильно. Нажи́тое должно быть величаво, говорил Пушкин, а уж он в этом толк знал, мне можешь поверить. Я же пошел против русской классики: кутил, воевал и начисто не желал приумножать то немногое, что имел. И вот тебе результат – вокруг нас царит благословенная советская власть, а я сижу с голым задом посреди Туркестана, и обуревают меня многообразные болезни, из которых по меньшей мере половина – смертельные. Будь я человеком менее упрямым, я бы уже раза три благополучно дал дуба. Но, однако ж, упрямства моего осталось с гулькин нос, так что, боюсь, вскорости придется мне собирать бренные пожитки.