АНОНИМУС - Дело Черных дервишей

Саму книгу, которую везем, нам не показывают, ее в особом ящике хранят. Сопровождают нас несколько ученых татар, среди которых главный Риз á [11] Пухов имеет в виду Ризаитдина Фахретдинова – башкирского и татарского писателя-просветителя, ученого-востоковеда, религиозного деятеля. Фахретдинов был председателем комиссии по передаче Корана Усмана туркестанским мусульманам. С 1922 по 1936 годы – муфтий Центрального духовного управления мусульман. и один еврей, фамилия Шмит [12] Александр Эдуардович Шмидт – русский и советский арабист, востоковед, преподаватель. В 1920-е годы – профессор Туркестанского университета, участвовал в доставке Корана Усмана из Уфы в Ташкент. . Этот еврей, видя мою грамотность, объяснил, что книге этой уже тысяча с лишком лет, поездила она по всему миру, а теперь на родину возвращается. Написал ее Магометов зять, Хали́ Осмáн [13] То есть халиф Усман. . Потом злые люди этого Хали убили, а кровь его попала на страницы книги, и оттого книга эта у татарских племен считается первой и главной среди всех книг. Зачем такую книгу отымать у наших татар в Уфе и отдавать другим татарам, ташкентским, этого я понять не могу. Еврей Шмит на это говорит, что традиция и уважение, и что раньше много веков книга эта лежала как раз-таки у ташкентцев в городе Сморкáнд [14] То есть Самарканд. . В Сморканде этом есть могила местного святого, который при жизни ее у себя хранил и после смерти пожелал, чтобы она его не покидала…»

– Пухов, – позвал Веретенников. – Слышь меня, Пухов?!

Пухов оторвался от письма, поднял голову.

– Что-то подозрительно тихо вокруг. Сходи обойди вагон, глянь, все ли в порядке. Фонарь возьми, а то темно на улице – хоть глаз выколи.

Пухов кивнул, сказал «слушаюсь», взял со стола английский фонарь, встал, одернул гимнастерку, прошел к выходу. Выпрыгнул из вагона в черную, теплую как летняя вода, темноту. У них в средней полосе если на улице темно – то, значит, холодно и уж по меньшей мере прохладно. А здесь воздух и ночью такой теплый, что кожа его не чувствует. Дневной жары нет уже, но тепло, тепло, и весь ты растворяешься в этой теплоте.

Пухов услышал шорох за вагоном – как будто какое крупное животное пробежало: то ли волк, то ли козел. Положил ладонь на кобуру, расстегнул, ощутил под рукой прохладу нагана. Им кроме винтовок в этот раз выдали и наганы. Винтовка хороша на открытых пространствах, во время боя, а когда помещение небольшое, действовать наганом сподручнее. Выхватил, пах-пах! – кончено дело.

Хотел обойти вагон, но передумал. Нырнул прямо под него, между колесами, но сразу на другой стороне вылезать не стал, затих на минуточку. Ждал. Если есть кто, рано или поздно себя объявит.

И точно. Не так увидел красноармеец Пухов, как почувствовал – с той стороны вагона пробежала неслышная тень. А вот мы тебя сейчас…

Ловко выскочил из-под вагона, наставил наган в спину темной тени, скомандовал негромко:

– Стоять! Руки!

Тень застыла.

– Руки! – повторил Пухов. Злоумышленникам такой окрик обычно сильно не нравится, это значит, что он, красноармеец Пухов, в любой миг готов открыть стрельбу по врагам мировой революции.

Тень подняла руки вверх. Но как-то неуверенно подняла, боязливо.

– Повернись, – велел Пухов.

Тень медленно повернулась. Луна светила слишком слабо, чтобы разглядеть лицо, но что-то в очертаниях тени показалось ему подозрительным. Какая-то неправильная была эта тень, ни на кого не похожая.

Пухов включил фонарь, свет ударил в зажмурившуюся физиономию. Пухов ахнул.

– Баба, – сказал он удивленно, и тут же поправился: – Девка!

Чадра покрывала голову девушки, но не закрывала ее лица. Лицо это было нежным, юным и уж точно не мужским.

– Ты что тут делаешь? – Пухов фонарь чуть притушил, сам подошел поближе. – Что рыскаешь возле особого объекта? Тут девкам нельзя, слышишь меня или нет?

Она смотрела на него, изогнув длинную шею и слегка прикрыв лицо ладонью, сквозь растопыренные пальцы видны были черные, как ночь, глаза. Пухов почему-то подумал, что трудно человеку без женщины, и что даже тут, в Туркестане, среди явных татар, попадаются очень милые собой девушки. И, может, хорошо, что они тут только ненадолго остановились, а скоро уже будут в Ташкенте, отдадут бусурманскую книгу и с Богом поедут обратно в Оренбург, где все понятно и кроме всем известных татар и башкир полно также русских баб и девок, женись на любой – не хочу.