АНОНИМУС - Дело Черных дервишей

– Сложно, конечно, сложно, – глаза начальника уголовного розыска всего Ташкента Михаила Максимовича Зинкина смотрели на Нестора Васильевича испытующе. – Очень сложно вам будет, граждане, доказать свою невиновность.

Нестор Васильевич даже бровью не повел. С процессуальной точки зрения они ничего доказывать не должны. Это сотрудники угрозыска должны доказывать их с Ганцзалином виновность. Не говоря уже о том, что при ближайшем рассмотрении даже и состава преступления не видно. Можно, конечно, инспирировать самоубийство, но вот доказать, что это сделали именно они, будет весьма и весьма непросто.

– Инспирировать самоубийство… – Зинкин укоризненно покачал головой. – Это, знаете ли, фразеология эксплуататоров. Тем более, что никакого самоубийства и не было, а было чистое убийство.

– А вы-то откуда знаете? – спросил Загорский. – Вы даже на месте преступления не были.

Зинкин отвечал в том смысле, что ему и не надо везде бывать. На то есть оперуполномоченные, которым он вполне доверяет. Ескин сказал ему, что при осмотре места преступления они не обнаружили стула, на котором должен был стоять покойник перед тем, как повеситься.

– Хороший у вас уполномоченный, приметливый, – заметил Загорский.

Михаил Максимович согласился – хороший. Вот только от его приметливости прямой будет урон гражданину Загорскому. Или он, может быть, предпочитает обращение «господин»?

– Я предпочитаю по имени-отчеству, – отвечал Загорский. – Зовите меня Нестор Васильевич. А, впрочем, это не важно, зовите хоть горшком, только в кутузку не сажайте. Тем более, что и не за что.

Зинкин хмыкнул, поднялся со стула и зашагал по кабинету. С минуту, наверное, ходил он так туда и сюда в полном молчании. Задержанный наблюдал за ним не без любопытства. Глава угрозыска наконец остановился и, упершись руками в стол, навис над Нестором Васильевичем.

– Слушайте, – сказал он очень серьезно, – у меня большой опыт в этих делах и интуиция тоже работает на ять. Нет у меня чувства, что это вы со своим китайцем убили Беликова…

– Да, потому что это были не мы, – заметил Загорский.

Собеседник поморщился: обождите. Интуиция, в конце концов, никого не касается, ее к делу не пришьешь. Но против Загорского и его помощника есть одна очень серьезная улика.

Тут Зинкин открыл ящик стола и вытащил оттуда желтый конверт. Это было письмо от Беликова, которое нашли у Загорского при обыске.

– Кстати, почему он зовет себя штабс-ротмистром? – поинтересовался Зинкин.

Нестор Васильевич отвечал, что познакомились они почти сорок лет назад в Персии и тогда товарищ его действительно был штабс-ротмистром.

– И тут же пишет, что он полковник, – заметил Зинкин. – Дослужился, выходит?

Может, и дослужился, сложно сказать. Они с Беликовым так давно не виделись, что сведений о его карьере у Загорского почти нет. (Нестор Васильевич, конечно, не стал распространяться о том, что Беликов во время гражданской служил у Колчака, где, видимо, и заработал полковничьи погоны).

– А почему, – прищурился Михаил Максимович, – почему он зовет вас первой лисой во всех тайных и шифрованных делах?

Загорский улыбнулся – это же так очевидно. Но Зинкину это было вовсе не очевидно, он попросил все-таки объяснить.

– Как вам угодно, – Нестор Васильевич не возражал. – Дело, видите ли, в том, что мы с вами коллеги.

Зинкин изумился: в каком, простите, смысле? Да, в самом прямом, отвечал задержанный, в самом что ни на есть буквальном. Он, Загорский, как и Зинкин, служил сыщиком, или, говоря на иностранный манер, детективом. Понятно, что служил он не в советской милиции и даже не в ВЧК, но в те времена ведь и не было ни ВЧК, ни милиции, так что служить там он не мог при всем желании. Так что он сам – блюститель закона, и было бы странно ему этот закон преступать, да еще и по отношению к другу.

– В конце концов, вы же читали письмо, – сказал Загорский. – Из него явственно следует, что мы с покойным были добрыми приятелями и делить нам было совершенно нечего.

Зинкин на это только поморщился: как знать, как знать. Добрые приятели обычно и оказываются самыми непримиримыми врагами. Вот взять, например, советских пролетариев – уж на что сознательный класс, а как выпьют, готовы друг другу горло перерезать.

– Уверяю вас, в дворянском сословии дела обстоят иначе, – отвечал Загорский. – С тех пор, как запретили дуэли, поножовщина там совершенно не практикуется.

Зинкин насторожился: а гражданин Загорский, значит, дворянин? И Беликов, очевидно, тоже был дворянин? Тогда с какой целью он приехал к Беликову? Не белогвардейское ли подполье организовывать?