Андрей Марченко: Однажды в СССР

Дети боятся милиции. Но ей и верят, и Матвей, особо не раздумывая, схватил милиционера за рукав форменного кителя.

— Там! — заторопился он, — Там тетя! О которой на доске написано!

— Да на какой доске?

— Около комнаты милиции! Да скорей же.

Как раз заскрипел-затрещал громкоговоритель, и сообщили, что свердловский пассажирский нынче отправляется.

— Какая тетя? — лениво спросил милиционер.

— Да с родинкой тетя, что на Францию похожа!

— Тетя похожа на Францию?..

— Да не тетя, а родинка!

Милиционер соображал медленно. И когда все сложил — вздрогнул. Ведь позавчера на инструктаже им говорили о чем-то похожем.

И милиционер поддался Матвею, позволил тащить себя за рукав. В это время машинист дизель-поезда решил, что томить дальше народ нет смысла и открыл двери вагонов, что тут же привело толпу в движение. Люди поднялись с лавочек, отошли от стен и теперь двигались с сумками и рюкзаками навстречу милиционеру и мальчишке.

Такими их увидела Валентина. Оконный переплет надежно оберегал пассажиров от шума на перроне, но по жестикуляции мальчишки стало многое понятно.

К счастью, поезд вздрогнул, словно проснулся ото сна, качнулся, тронулся, стал ускоряться. Проводницы уже поднимали лесенки и захлопывали двери вагонов.

— Стоп-кран! Дерните кто-то стоп-кран! — кричал милиционер, пробиваясь сквозь толпу.

Его не слышали за грохотом колес.

И, дав прощальный гудок, поезд ушел за выходные светофоры, кои тотчас закрылись.

Глядя поезду вослед, Матвей чуть не рыдал. Если бы преступницу задержали сейчас, он бы стал пионером-героем, о нем бы писали в газетах. Но нынче слава ускользала от него со скоростью магистрального электровоза.

-

Аркадий уже успел посмотреть свой первый сон, когда его растолкала Валентина.

— Одевайся, — велела она.

Мужчина поднялся на локтях, взглянул на часы, затем за окно. Там смеркалось.

— Но нам же еще часов шесть ехать?

— Надо сходить, я тебе говорю!

Отчего-то ночь казалась Аркадию временем более безопасным. Расстояния вроде бы удлинялись, и проще было оставаться неузнанным во тьме.

— Выходим, я тебе говорю! — настаивала Валька.

Аркадий посмотрел будто в поисках поддержки на сегодняшних соседей по купе — женщину и ее дочь где-то лет восьми. Но те понимали еще меньше. И мужчина счел за лучшее подчиниться. Они уже путешествовали налегке: сумка и чемодан — Аркадию, клетка с котенком и ридикюль у Валентины.

Они выскочили из купе, по узкому коридору пробежали мимо места проводника в тамбур. Валька взглянула на стоп-кран, подергала ручку вагонной двери — та дала незначительный люфт. Двери были заперты. Поезд, ранее служивший средством для побега, нынче превратился в мышеловку.

— Нам надо выходить, — сообщила она Аркадию.

— Но поезд едет! Тут километров семьдесят в час!

— До таких ли мелочей ли сейчас?

Они заметались, заспешили по узким коридорам, по переходам над громыхающей автосцепкой, через тамбуры, в которых воняло гнусным куревом и мочой, через вагон-ресторан, где что-то жарилось, через плацкартные вагоны, в которых пахло потом и было шумно от всеобщего храпа. Ко сну отходили пассажиры. Валька и Аркадий то и дело на кого-то налетали, извинялись, спешили. Их провожали удивленными взглядами.

За всеми окнами поезда мутнел день: вечерние сумерки мешались с таежным сумраком. Тьма завораживала, соблазняла. В ней хотелось спрятаться, затаиться.

Меж тем, поезд, выскользнул из леса и по широкой дуге стал спускаться к реке, за которой уже горели огни нового города. Мост был все ближе.

-

…А за рекой поезд остановили, загнав его в тупик на ближайшей станции. Поезд уже ждали — поднятые по тревоге солдатики взяли состав в оцепление. Перепуганные пассажиры смотрели в окна. Что случилось? — шел шепоток по вагонам, плакали дети. Пассажиры мягких и купейных не казали нос из своих пеналов. В плацкартных, где всегда как в казарме или общежитии, гудело словно в улье.

Поезд угнали? И следующая остановка — Стамбул?.. Или ищут убийцу, фашиста, гитлеровца?..

Злые люди с автоматами осматривали каждый рундук, открывали каждую дверь, светили фонариками в лица. И каждый при этом сжимался, душа уходила в пятки — вот сейчас именно его выдернут из вагона, уволокут в темноту. За что? Да за каждым грешок имеется. Но нет, будто пронесло. Облегчение… Слишком рано…

Дойдя до конца поезда, повернули назад: и снова каждый рундук, снова фонарики. Теперь еще — предъявить вещи к осмотру.