Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Сами виноваты, — сказал он Арсению Ивановичу, приставил револьвер к виску и спустил курок. — Захарка, уходим.

— А слам?

— Помнишь, на Волхонке сосед-поручик выстрелы услышал и караулил нас на лестнице. Повезло, что промахнулся. Уходим.

— Зачем бабу застрелил? — спросил Захарка, отвязывая кобылу. — Надо было сперва…

— Только о них и думаешь.

— Так три года в Акатуе сам с собой…

— Скинем в Питере слам, тогда погуляем.

— А где Большая Дмитровка, знаешь?

— Нам не туда. Тарусова в Замоскворечье…

— Ты должок свой получил. Теперь моя очередь.

Магазин был открыт, хозяин, представившийся Михаилом Григорьевичем, очень обрадовался клиенту:

— За две недели вы — первый. Когда вокруг война, людям не нужны костюмы.

На входе звякнул колокольчик.

— А вот и второй клиент. Надо же! — обрадовался Тейтельбаум-младший, однако, увидев извозчика, строго его спросил: — Что ты, братец, тут забыл?

— Он со мной, — улыбнулся Каретный, вытаскивая револьвер из бобровой шубы — единственный слам, которым разжились у Яблочкова.

— Вы что, налетчик?

— А кого ты ждал? Сам же сказал, когда война, костюмы не нужны.

— Батя твой где? Наверху? — уточнил Захарка, кивая на лестницу, которая вела на жилой этаж.

— Ищете моего отца? — удивился Михаил Григорьевич. — Но он давно в могиле.

— Вот сука, — сплюнул на пол Захарка. — Обмануть хотел.

— Кто? — спросил Тейтельбаум. — Мой отец?

— Тебя как звать?

— Михаилом…

— Мойша! Каким ты здоровым вымахал. Узнаешь меня? Я тебе в детстве свистульки делал.

— Простите, но не припомню.

— Потому что вы, жиды, свиньи неблагодарные. Жена твоя где? Наверху?

— Зачем вам моя жена? — Михаил попытался перегородить швейцару дорогу, но Каретный потряс перед его носом револьвером:

— Сейф давай открывай. А ты, Захар, не задерживайся.

Михаил дрожащими руками набрал шифр, потом провернул в замке ключ.

— Теперь отойди. Отойди, говорю, — велел ему Каретный.

Один ростовщик чуть не застрелил его в подобной ситуации — на полке сейфа хранил на всякий случай револьвер, Ленька тогда чудом отскочил в сторону.

Тейтельбаум сделал шаг назад, освобождая дорогу к сейфу, когда наверху раздался выстрел.

— Да чтоб тебя, — выругался Карета.

Тейтельбаум повернулся к нему лицом — оно было белым:

— За что он ее убил? Я же открыл вам сейф.

Карета снял револьвер с предохранителя. Тейтельбаум зажмурился. Выстрела он не почувствовал, только уши заложило. Потом что-то с грохотом упало. Михаил Григорьвич открыл глаза — Каретный лежал на полу, по лбу из раны текла алой струйкой кровь. Он обернулся — Ида стояла на лестнице с ружьем наперевес.

— Беззубый назвал меня жидовкой. И сразу сдох, — сообщила она.

Михаил достал из сейфа штоф с водкой, жадно выпил из горла, сел на стул:

— Теперь я наконец понял, почему отец так настаивал, чтобы я взял тебя в жены, — признался он жене. — Потому что я — слаб. Даже крикнуть не рискнул, чтобы тебя предупредить.

— Услышав колокольчик, я сразу поняла, что это погром. Кому нужен костюм, когда революция? В детстве меня каждый день учили стрелять. Потому что погром может случиться в любую минуту. А голыми руками себя не защитишь.

— Ты спасла мне жизнь. Нам всем спасла. Я люблю тебя, Ида.

— И я тебя тоже. И раз ты признал собственную слабость, тебе придется смириться с моим решением.

— Ты опять про отъезд? Зачем? Революция вот-вот закончится. А у нас, оказывается, есть ружье, и ты умеешь из него стрелять.

— Всех не перестреляешь. Мойша, умоляю, не спорь, мы уезжаем.

— Господи, куда?

— Где евреев не убивают за то, что они евреи. Палестина, Америка, Австро-Венгрия, Германия. Выбирай.

— Тогда в Германию. Там у нас все еще нет филиала.

Плюс пять по шкале Цельсия.

Санкт-Петербургская сыскная полиция расследовала преступления только в черте города.

Ныне — улица Декабристов.

Пересылочная тюрьма, разрушена в 1917 году.

1 метр 95 см. Рост человека определялся в количестве вершков (1 вершок равен 4,45 см) свыше двух аршинов (1 метр 42 см).

Карточная игра.

Мусор — от слова сметать.

Подчаском считался городовой в течение шести часов после смены с поста. Подчасков назначали на дежурство при участке, для конвоирования арестантов, в наряды, на посты в случае особой необходимости, а также болезни постового городового. Не получив никакого назначения, подчасок должен был оставаться у себя дома безотлучно на случаи надобности.