Наташа Ридаль - Убийство в Кембридже

– Проклятье, – тихо выругался Оливер.

Вера Алексеевна пересекла комнату, обошла кровать и сорвала с нас одеяло. Я поняла, что ее глаза обшаривают простыню. Вероятно, до последней секунды в глубине ее сердца теплилась крохотная надежда, что я всё еще невинна. Увы!

– Одевайся, – приказала maman , и от ее ледяного спокойствия у меня мороз пробежал по коже.

Оливер побледнел, от волнения ему никак не удавалось выправить задравшуюся рубашку, чтобы прикрыться. Я дрожащими руками натянула панталоны и комбинацию и наклонилась за платьем. Собственную наготу в тот момент я ощущала не так остро, как наготу своего возлюбленного. Я задыхалась от унижения, которому подвергла его maman .

– Ты возомнил, что моя дочь станет одной из твоих игрушек? Сорвал цветок, воспользовавшись ее наивностью, – неестественно звенящим голосом проговорила графиня. – Клянусь, мальчишка, ты горько пожалеешь об этом!

– Он меня не соблазнял! – в отчаянии воскликнула я. – Он не виноват!

– Молчать! – Вера Алексеевна впервые повысила голос. – Ты больше никогда его не увидишь. И не получишь от меня ни пенни!

– Мадам, это полностью моя вина, – попытался вмешаться Оливер.

Как сквозь туман, я различала острые костяшки пальцев, сжимающих трость. Рука maman взметнулась вверх и так же резко опустилась. Оливер взвыл от боли. Поджав ноги к животу, он перекатился на бок. Второй удар трости пришелся по ягодицам.

Из моего горла вырвалось глухое рычание, а вслед за ним – слова, которые я не успела осознать:

– Ненавижу! Лучше бы умерли вы, а не papa !

Вера Алексеевна медленно опустила трость, подошла ко мне и влепила пощечину, потом развернулась и направилась к двери, на ходу бросив Майклу:

– Надень на нее редингот и выведи отсюда. Мистер Вудс, не трудитесь сообщать об увиденном. Я сама позабочусь о том, чтобы доктор Уэйд принял надлежащие меры.

Последние слова maman , вероятно, были адресованы «джипу». Я бросила взгляд на Оливера, прятавшего лицо в складках простыни, вырвала свой редингот из рук ухмыляющегося Майкла и шагнула в коридор, где толпились, перешептываясь, разбуженные студенты. На лестнице я заметила Энтони и виновато опустила голову.

Майкл сопровождал меня до самой резиденции главы колледжа, держась немного позади, но не ослабляя бдительности. Я ощущала странный озноб. Едва добравшись до своей комнаты, я упала на кровать и провалилась в пустоту.

Я больше ничего не помню о том дне. Не помню, как наступила ночь. Не могу с уверенностью сказать, спала я или нет. Воскресным утром меня нашли в гостиной, полностью одетой, в рединготе, застегнутом на все пуговицы. Катя пыталась растормошить меня, когда в дверь отчаянно зазвонили, и запыхавшийся Энтони чуть не сбил с ног лакея.

– Мне срочно нужно видеть доктора Уэйда!

– Он скоро спустится, – сказала сестра.

Окинув взглядом нас с Катей, Энтони вздохнул, как перед чем-то неотвратимым, и мягко произнес:

– Миссис Уэйд, Софи, мне жаль, что я принес дурные вести. Боюсь, графиня Кронгельм мертва.

Личная горничная maman хлопотала вокруг Кати с нюхательной солью. Я стояла посреди гостиной, пряча дрожащие руки в карманах редингота.

Не может быть… Этого не может быть!

Голова буквально раскалывалась, в желудке ощущалась странная тяжесть.

– Что произошло? – Томас Уэйд требовал от Энтони объяснений.

– Ее нашли на мосту Вздохов. Кажется, графиню ударили по голове, – друг осторожно покосился на меня. – Там сейчас проктор Уолш. Он ожидает старшего инспектора и констеблей.

Ни слова не говоря, я выбежала в сад. Меня вывернуло наизнанку. Стало немного легче. Внезапно я осознала, что шагаю к мосту Вздохов.

Сердце выпрыгивало из груди, когда, протиснувшись сквозь толпу студентов, я ступила на знакомые каменные плиты. Проктор Уолш стоял ко мне спиной и разговаривал с врачом из гарнизонного госпиталя. Вера Алексеевна лежала поперек прохода, накрытая простыней. Там, где покоилась ее голова, на белой ткани проступило кровавое пятно. Меня снова начало мутить. Безжизненная кисть осталась неприкрытой, и я никак не могла отвести от нее взгляда.

Зачем кому-то убивать maman ?

Тихий голос врача доносился, как из тоннеля:

– Два дня назад пришел состав с ранеными. Их разместили в Питерхаусе и Тринити Холле, а вчера в Адденбрукскую больницу стали поступать студенты из этих колледжей. У всех низкое давление и жар: ртуть едва не пробивает градусник… – врач замолчал, заметив меня, и Уолш обернулся.