Марек Краевский - Числа Харона

— Пойдем теперь к Залевскому по прянички, дорогая?

— Ты не успеешь, Эдвард, — Леокадия стояла на пороге и кивнула головой ученице, с которой как раз закончила заниматься французским. — Кроме того, этих лакомств мы себе уже не можем позволить.

Отец и дочь посмотрели на Леокадию. Оценивали ее стройную и ловкую фигуру, удлиненное лицо, безупречный макияж и ровненько подстриженные волосы на затылке. Каждый обратил внимание на другое: отец на кузинины чулки, которые Ганна принесла сегодня из «мастерской художественной штопки», и окрашенные алым лаком ногти; девочка — на сжатые тетины губы, которые только что запретили ей пойти с папой в любимую кондитерскую.

— А почему это мы не успеем, Лёдзю? — спросил Эдвард, преисполненный дурных предчувствий.

— Потому что через сорок минут, — Леокадия взглянула сначала на часы, а потом в блокнот, с которым не расставалась, — приходит последний ученик, Артур Батлер. И ты должен переводить с ним Ксенофонта.

Попельский стиснул зубы так сильно, что аж мышцы задергались под кожей. Вытащил из кармана злотый, старательно осмотрел монету и снова спрятал. Потом взял дочку за руку и вышел в прихожую, молча обходя Леокадию и не глядя ей в глаза. Девочка весело подпрыгивала, схватившись за отцовскую ладонь.

— Оденься, малышка! — сказал Эдвард. — Пойдем купим «юрашков»!

Леокадия молча смотрела на кузена.

Записная книжка словно приросла к ее бессильно опущенной руке. В ней виднелись четко записанные часы уроков и таблица с итогом ежедневных расходов.

— Ты уже выгнал нынче одного ученика, — отозвалась Леокадия по-немецки, чтобы не поняла Рита. — И не примешь второго. Мы потеряли целых пять злотых.

— Я верну тебе вдвое больше, — ответил Попельский на том же языке, вытирая пыль с ботинок мягкой тряпкой и избегая взгляда кузины.

Она очень хорошо знала все его пустые обещания и на протяжении последних двух лет наслушалась их немало. Леокадия много ожидала от Эдварда, но он не менялся вот уже десять лет. Разве что к худшему. Весь мир катился неизвестно куда. Сбережения таяли, пострадавшие от кризиса люди выбрасывались из окон отеля «Жорж», как вот недавно какой-то волынский землевладелец, а маленькая Рита все сильнее ненавидела тетю. И только зеленые глаза Эдварда постоянно излучали упрямство.

— Что мне сообщить Артуру Батлеру, когда он придет? — тихо спросила Леокадия.

— Дорогая моя, пожалуйста, всем нашим ученикам скажи только одно, — медленно произнес Эдвард, решительно вглядываясь в ее большие глаза, — чтобы они пользовались мылом и зубным порошком.

Начальнику Следственного отдела Иерониму Коцовскому доверенный сыщик давно уже доложил, что подчиненные называют его Подарком столицы. Свое прозвище Коцовский воспринял с удивительным спокойствием, понимая, что во Львове он человек чужой, к тому же из Варшавы, а потому не может рассчитывать на слишком теплый прием. Львовяне отличались непонятной ему галицкой, почти столичной самовлюбленностью, однако, к счастью, относились к чужакам не с ожесточенной ненавистью, а с неким снисходительным пониманием. Это проявлялось не в пренебрежении или агрессии, а скорее в том, что каждого «нельвовского парня» они принимали высокомерно, постоянно объясняя при этом: «А у нас во Львове…».

Если Коцовский мог сделать вид, что не замечает львовского патриотизма, то никак не мог согласиться, чтобы он повлиял на его профессиональные обязанности. А именно это и произошло, когда он впервые появился на новом рабочем месте. Только ступив на порог бывшей австрийской жандармерии, подинспектор встретил своего первого доносчика. К новому начальнику подошел некий работник, покорно поклонился и прошептал на ухо, что будущие подчиненные надеялись увидеть на этой должности не его, а кого-то из них. Потом Коцовский услышал фамилию соперника и сразу возненавидел его.

Человека с этой фамилией не было среди тех, кто сейчас наполнял кабинет начальника ароматным дымом хорошего табака. Присутствующие как раз выслушали, как аспирант Вильгельм Заремба своим громким голосом прочитал рапорт с места преступления, и смотрели на серый конверт с надписью «Многоуважаемому пану начальнику Иерониму Коцовскому», который подинспектор демонстративно положил посреди стола.

— Ладно, спасибо пану аспиранту Зарембе, — адресат письма почесал ладонь. — Прежде чем мы откроем этот конверт, — сменил он тему разговора и подвинул конверт по столу, при этом многозначительно взглянув на Ивана Пидгирного, — мы попросим пана доктора поделиться своими важными наблюдениями.