Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

Я понял, что быть антикваром в Париже почетнее, чем генералом в какой-нибудь южноамериканской диктатуре. Антиквариат отлично символизировал собой главное явление парижской жизни – непременное сочетание искусства и денег. После войны искусство стало выгодным помещением капитала, и его купля-продажа приносила несметные доходы. А старинная мебель, когда-то принадлежавшая коронованным особам, как раз расположилась на стыке материальных ценностей и исторических и национальных сантиментов.

Не забыл Бартель и о мадам Люпон. Он восхвалял ее как любящую и преданную супругу, верную помощницу и безутешную вдову. Зато конкурирующий орган печати «Ле Фигаро», видимо, в пику «Пари-Суар», посвятил целый разворот «близкой приятельнице» месье Люпона: «Марго Креспен – типичная «бабочка», то есть одна из молодых, самостоятельных, модных, работающих женщин, отказавшихся от семейной жизни в пользу наслаждений и неразборчивых связей с представителями обоих полов». Конкретно мадемуазель Креспен приписывали аферы с дадаистом Тристаном Тцарой, а когда дадаизм уступил место сюрреализму, его место в постели Марго, если верить газете, занял сюрреалист Луи Арагон. На фотографии из-под полузакрытых затененных век презрительно глядела брюнетка с высокими скулами и накрашенными губами. Читать про красивую женщину, ходящую, по французскому выражению, и под парусами, и на пару (à voile et à vapeur) , было, несомненно, куда интереснее, чем про добродетели блеклой Одри Люпон.

«Бабочки» залетали на страницы «Ле Фигаро» не просто так. Париж был переполнен ими. Продавщицы, медсестры, конторщицы, модели, художницы и студентки по вечерам превращались в посетительниц кабаре, джазовых клубов и левобережных злачных мест, где завсегдатаи запивали крошечные катышки гашиша яркими коктейлями с джином или вдыхали кокаин с миниатюрных серебряных ложечек. Благодаря работе в госпитале мне было известно, что так же щедро в ночных клубах раздавались и венерические заболевания. Декадентство было в моде и наряду с дешевыми копиями коллекций модных кутюрье стало доступно каждому.

Наверное, поколение «бабочек» возникло не случайно. Сначала война заставила девушек работать, потом лишила их женихов и обесценила традиционные женские добродетели жертвенности и долга. И эти молодые красотки превратили свою отчаянную ситуацию в свободный выбор: долой тоскливую долю обвешанной детьми домохозяйки, мы имеем право жить, как нам угодно! В стремлении отвоевать себе все права и свободы мужчин они дошли до того, что даже внешне старались выглядеть андрогинами: перевязывали груди, худели, занимались спортом и коротко стригли волосы. На помощь им тут же пришли дизайнеры – Жан Пату и в особенности Шанель, предводительница этих амазонок. Ее геометрические, узкие, короткие платья при каждом движении струились вокруг женских тел и создавали видимость энергии. Впрочем, «бабочкам» споспешествовало все: от фокстрота и чарльстона, обнажавших напомаженные коленки, до предохраняющей от беременности диафрагмы, деликатно именуемой «датским чепчиком».

Мне, скорее, нравилась эта неразличимая армия свободных, обольстительных и отважных индивидуалисток. Во всяком случае, до тех пор, пока к ним не примкнула моя собственная жена. Только теперь я начал осознавать не только очарование, но и силу, а также опасность этой крайней женской эмансипации.

Что же касается покойного Ива-Рене Люпона, в описании «Ле Фигаро» он уже не выглядел таким однозначным знаменосцем антиквариата, каким его живописало перо Бартеля. Газета обильно цитировала «специалиста по старинной мебели» Марселя Додиньи, оспаривавшего профессиональное заключение месье Люпона насчет неких табуретов, размещенных в экспозиции Версаля. Из статьи создавалось впечатление, что в антикварных кругах по этому поводу произошел крупный скандал, в котором конечная истина покамест не восторжествовала. Я вспомнил смятую записку, найденную в ателье Люпона, – ее как пить дать написал Додиньи!

Гарсон вернулся с чашкой кофе. Я ткнул в портрет покойного на первой полосе и без особой надежды спросил:

– Вы вчера что-нибудь видели?

– Нет, мы были закрыты, – сокрушенно ответил официант. – Но сегодня уже приходили несколько журналистов и два фотографа, снимали вход в ресторан и там, внизу. – Он махнул в сторону реки. – А один месье тоже, как вы, все тут вокруг исходил. По тротуару рыскал, присматривался, явно что-то искал. – Он указал на рю Кардинал Лемуан.