Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

Елена всплеснула руками:

– Дмитрий Петрович, ну скажите честно, кто бы поверил, что мой муж предпочел мне Маргариту Креспен?

Уже слегка набравшийся Дерюжин поводил пальцем под носом:

– Никто и никогда. Клянусь. Дурацкий план. Но на всякий случай я все-таки решил не допустить его исполнения.

Я вспомнил, как у меня волосы дыбом на голове стояли, пока Марго из кромешной тьмы целилась в нас с Еленой. Не удержался, деликатно намекнул:

– Главное, Дмитрий, тебе удалось не испортить мизансцену слишком ранним появлением. Еще миг, и моя жена стала бы моей вдовой.

Дерюжин только благодушно крякнул:

– Поверь, я спешил. Но не мог же я спуститься вслед за вами по той же лестнице. Я бы оказался у негодяйки на прицеле вместе с вами. Мне надо было застать ее врасплох и видеть ее при свете луны, а самому остаться в темноте. Я решил подкрасться сзади. А с другой стороны моста ни лестницы, ни рампы, пришлось спускаться по почти отвесной опоре. Вспомнил военную выучку. – Он допил остатки водки, обтер усы рукой. – Все-таки застрелить женщину, даже такую гадину, нелегко.

– Ты спас ее от гильотины. И, как врач, могу заверить, что для нее все кончилось мгновенно. Она даже не успела понять, что произошло. На нашей первой встрече она заявила, что хочет жить, как ей угодно, и умереть по собственному желанию, не дожидаясь старости. В конце концов, так оно и вышло.

Полковник хлопнул обеими ладонями по столу:

– Все, друзья! Эта история закончена! Теперь давайте только о радостном!

Повисло тягостное молчание. Елена пальцем рисовала водой на столешнице, потом сказала:

– Ирина Юсупова предложила мне к зимнему сезону сделать для «Ирфе» мою собственную коллекцию под моим именем, а Саша хочет вернуться в Тегеран.

– Коллекция запросто могла бы называться «Прекрасная персиянка», – объяснил я. – Елена теперь снова в моде. Что же касается меня, я для любой коллекции совершенно непригоден.

Дерюжин все еще пытался совершить невозможное:

– Ты бы подумал, а? Может, это правильное решение? У тебя в Париже работа, тут полгорода своих, русских, а что ты там забыл среди басурман?

Среди басурман моя жена не таскалась по дансингам с творческой богемой. Париж был слишком опасным соперником для меня. Здесь рано или поздно наши пути разойдутся, и ждать этого было не легче, чем выстрела из темноты. Но я не мог признаться в этом Елене, поэтому она тоже не теряла надежды переубедить меня:

– Ты сам говорил, что в Иране у детей эмигрантов нет никакого шанса обрести родину…

Я оборвал ее:

– Это беспредметный разговор.

Она съежилась. Я сообразил, что ударил по больному месту, и быстро добавил:

– Пойми, мне так же важно вернуться, как тебе остаться. Тут своих врачей предостаточно, вон доктора Серова из больницы силком не выставишь, добровольно по выходным приходит. А там нет никого, кто бы о моих стариках позаботился. И никому другому не добиться от шаха такой финансовой поддержки, ты же знаешь.

– А мои надежды? Мои амбиции, труды?

Марусин голос заходился:

– «Хочу любить! Хочу страдать!..»

Я был по горло сыт этой цыганщиной, да и разговор никуда не вел. Я встал. Последняя рюмка была лишней, подо мной опрокинулся стул.

– Спасибо тебе, Дмитрий, за дружеское отношение и ко мне, и к Елене. И спасибо, что судьбы наши к сердцу принимаешь. Мне пора. Я пьян и устал.

Положил деньги на край стола, повернулся и пошел к дверям с таким трудом, словно меня удерживала тугая резинка. Елена крикнула вслед:

– Саша, ты куда? А как же я?

– У тебя успех и амбиции. Ты взрослый человек, сама решишь для себя.

Дерюжин догнал меня уже на бульваре Распай:

– Ты что делаешь, дурак? – Его лицо перекосило страдание. – Ты посмотри вокруг – все одиноки, как собаки, никто никому не нужен, а у тебя… у тебя такая женщина, что ради нее…

Я знал цену Елене не хуже Дерюжина. Меня взбесило, что он считает себя должным или имеющим право объяснять мне что-либо, касающееся моей жены.

– Дмитрий, ты спас меня от смерти, а ее, может, от чего-то похуже смерти. Я тебе обязан по гроб. Но я не могу жить так, как хочется тебе. И даже так, как хочется Елене. – Он скрипнул зубами. – Пойми, между нами что-то сломалось. И мы не можем это починить. Зачем мучиться? Я и так уже весь в стигматах. Не могу больше. И ее мучить не хочу. Ей без меня лучше будет, честное слово.

– Она любит тебя.

– Ну да. Только свои шляпки любит немножко больше.

Он меня ударил. Было больно, но я удержался на ногах. Дерюжин выругался, а потом сквозь зубы бросил мне в лицо два слова. Вот от этих слов я зашатался.