К Сэнсом - Каменное сердце

— Полагаю, что девушка продолжает этот маскарад. Живет так, как привыкла за последние годы.

— Эмма не продержится долго в одиночестве. Она ведь даже не взяла с собой денег, — вмешался в разговор Дирик.

— Возможно, что она попытается вступить в другую роту, — добавил я.

Хоббей застонал:

— Бедная девочка спит под забором, голодает, крадет пропитание в садах…

Винсент же сердито добавил:

— Ее в любой момент могут поймать и разоблачить.

— Эмма умна, — возразил я. — Она скоро поймет, что не способна прокормить себя, что может попасться. И не исключено, что в этом случае мисс Кертис решит найти меня.

— В Лондоне? — уточнил Николас.

— Я сказал Эмме, что беру опеку над ней на себя, и пообещал предоставить ей возможность самостоятельно решить, как жить дальше.

— Тогда будем молить Бога о том, чтобы она пришла к вам, — вздохнул Хоббей. — Я и сам намереваюсь перебраться в Лондон, продать это унылое поместье и купить небольшой домик где-нибудь в тихом уголке. Дэвиду в городе будет легче, и там мне удастся найти хорошего врача.

— Ваш сын очень серьезно болен, — многозначительно произнес Дирик.

— Думаете, я без вас этого не знаю? — огрызнулся Хоббей и повернулся ко мне. — За этот дом и леса я получу немалые деньги. Сэр Люк Корембек уже проявлял заинтересованность. — Он обратился к своему адвокату с долей прежней уверенности: — Выторгуйте хорошую цену, Винсент. Я оставляю переговоры на вас. Все, что мы получим, пойдет нам с Дэвидом на прожитие на будущие годы, как только… как только мы расплатимся с моими прошлыми долгами. Мастер Шардлейк, вы ведь сохраните долю Эммы, если она не вернется к тому времени, когда Хойленд будет продан?

— Сохраню.

— Мы получили бы больше, если бы располагали общинным лесом, — пробурчал Дирик.

— Что ж, придется довольствоваться тем, что мы имеем, — отозвался Николас. — Уезжайте завтра, Винсент, ведите переговоры из Лондона. Меня уже тошнит от вас, — добавил он.

Лицо его адвоката помрачнело, а Хоббей вновь переключил свое внимание на меня:

— Мастер Шардлейк, я хочу, чтобы вы, если не возражаете, посетили Дэвида. И уверили мальчика, что не намереваетесь рассказывать кому бы то ни было о том, что случилось с его матерью.

Мне оставалось только кивнуть в знак согласия. Я и прежде ощущал необходимость сохранить эту историю в тайне, и мне нужно было лично увидеть, как себя чувствует Дэвид.

Мы с Хоббеем поднимались по лестнице. Он ступал неторопливо, опираясь на поручень, и внезапно заговорил:

— Прежде чем мы окажемся у Дэвида, мастер Шардлейк, я хочу кое о чем спросить вас.

— Да? — повернулся я к нему.

— Я надеюсь, что вы правы и что Эмма действительно придет к вам в Лондоне. Однако, если ее разоблачат, как по-вашему, расскажет ли она… — пошатнувшись, Николас вцепился в поручень, — расскажет ли она о том, что Дэвид убил свою мать? Я думаю, она догадалась об этом.

Он внимательно смотрел на меня. Итак, этого человека, как и прежде, в первую очередь беспокоил собственный сын.

— Сомневаюсь. Судя по тому, что девушка говорила мне в Портсмуте, Эмму терзает чувство вины за то, что она выстрелила в Дэвида, — ответил я.

Хоббей сделал еще один шаг, а потом снова остановился и посмотрел мне в лицо.

— Что я наделал? — вздохнул он. — И о чем только думали все мы долгие годы?

— Я не верю в то, что кто-нибудь из вас в полной мере представлял все последствия хотя бы на миг, — заверил я его. — Вы все были слишком испуганы. За исключением Фальстоу, намеревавшегося извлечь из ситуации максимум пользы.

Мой собеседник окинул взглядом большой зал, бывший вершиной всех его амбиций:

— И я, как слепой, не замечал, что сын мой теряет рассудок. Его страшный поступок полностью на моей совести. — Он снова вздохнул. — Что ж, теперь все кончено. Дирик пытается отговорить меня от отъезда, однако я принял решение.

Хозяин дома провел меня в комнату Дэвида. В ней находились добротная кровать под балдахином на четырех столбах и кресла со множеством подушек, а на старом гобелене на одной из стен изображена была античная битва. Никаких книг, как в комнате Хью, там не было. Хоббей-младший лежал в постели на спине. Он недвижно уставился в потолок, однако, когда мы вошли, попытался сесть. Отец остановил его движением руки:

— Не надо. Сорвешь повязки.

Молодой человек посмотрел на меня полными страха глазами. Сейчас, в постели, он был похож на пойманного испуганного мальчугана, и щетина на щеках делала его лишь еще более жалким.