Вячеслав Каликинский - Агасфер. В полном отрыве

Время шло. Массивные башенные часы в вестибюле бархатно отбили 11 часов, потом 11 с половиной. Несколько солидных господ прошло в канцелярию заведывающего, однако ни один из них не оказался Петром Степанычем, и вдова начала томиться. Потом дверь с лестницы распахнулась, пропустив высокого грузного мужчину с объемистым портфелем в одной руке и серой шляпой в другой. Господин громогласно распекал за что-то свою свиту, суетливо спешащую по бокам и следом.

Женщина встрепенулась и шагнула было навстречу, но вдруг заробела: широко шагающий по коридору господин явно был большим начальником. Курьеры и сторожа при его появлении вытягивались в струнку, встречные поспешно отступали в стороны и почтительно приветствовали идущего. Лишь мальчишки-курьеры вместе с ее Власом совсем некстати затеяли какую-то шумную неприличную перепалку, и вдова, косясь на важного господина, прикрикнула:

– Влас! А ну-ка, ступай ко мне! Живо!

Однако совершенно неожиданно на окрик отреагировал не ее сорванец, а важный господин с портфелем и шляпой, уже успевший удалиться на несколько шагов. Он остановился, развернулся к посетительнице всем корпусом, внимательно поглядел на нее и, наконец, насмешливо спросил:

– Изволите обращаться ко мне, сударыня?

Свита господина и сторожа тоже глядели на вдову – кто с ужасом, кто негодующе. Женщина только и успела сообразить, что сказала что-то не то. И сжалась, не сомневаясь в том, что важный господин сейчас закричит, затопает ногами, и сторожа немедленно выведут ее вон. А то и городовому сдадут!

Сторожа и курьеры и впрямь двинулись к посетительнице, однако господин в серой паре отмахнулся от них шляпой:

– Разрешите представиться, сударыня! – В голосе господина в сером все еще звучали насмешливые нотки. – Разрешите представиться: редактор Влас Михайлович Дорошевич! Чем могу служить?

– Ничем-с, ваше благо… ваше превосходительство, – совсем оробела женщина. – Я сынишку окликнула.

Она крепко ухватила за плечи подбежавшего к ней мальчишку, встряхнула: «Ну, оголец, я т-т-тебе потом покажу!» Прижала к себе, словно боясь, что сейчас сторожа разлучат ее с сыном.

– Значит, вашего сына Власом зовут? – полюбопытствовал Дорошевич. Он не глядя передал шляпу сопровождающим, поднял пальцем подбородок мальчишки. – Ну-ну! Нечастое имя, сударыня! А вы в редакцию по какому делу изволили придти?

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Я до милости Петра Степановича, его дожидаюсь, – и женщина, окончательно растерявшись, снова принялась рассказывать свою историю важному господину, оказавшемуся редактором газеты.

Окружение Дорошевича делало ей страшные глаза и пыталось даже шикать и оттереть от занятого человека. Однако редактор повелительно поднял свободную руку и свита отступила.

– Ну, сударыня, сей вопросец мы решим, я думаю, и без вашего Петра Степановича! – едва дослушав, весело заключил Дорошевич и повернулся к сопровождающим. – Как, господа? Тезка мой, да еще и Курносов – ей-богу, возьмем! Тем более что потомственность в газетном деле надо всячески приветствовать и развивать! Запиши себе, Евдокимов: в посыльные парнишку!

Дорошевич тут же вручил смущенной посетительнице пятирублевую ассигнацию, приветливо кивнул на прощанье и, не слушая лившихся вслед благодарностей и уже забыв о женщине и мальчишке со смешной фамилией, стремительно направился в сторону своего кабинета. Через несколько минут начиналось ежедневное редакционное заседание «примы отечественной печати», газеты «Русское слово».

Эта газета «стартовала» в патриархальной Москве XIX века дважды. Первым ее издателем и редактором был приват-доцент Московского университета Александров. Его репутация у властителей Российской империи и доверие со стороны Обер-прокурора священного Синода Победоносцева были таковы, что газете было разрешено выходить без предварительной цензуры ее номеров. Однако отсутствие у первого владельца организаторских и журналистских способностей, его политическая ориентация, близкая к черносотенной, едва ли не с момента регистрации издания обрекли газету на медленное увядание.

Агония газеты, стремительно теряющей подписчиков и бессмысленно проедающей правительственные дотации, привлекли внимание корифея издательского дела Сытина. Ивана Дмитриевича, ставшего к концу XIX столетия признанным авторитетом по части издания и продвижения в народ полезных и дешевых книг, с некоторых пор привлекала идея создания и народной газеты, внушенная во многом Антоном Павловичем Чеховым. Сытин сделал Александрову предложение, от которого было трудно отказаться. Российские власти отнеслись к предстоящей смене владельца «прикормленной» газеты весьма настороженно, и Сытин смог получить лицензию только при условии сохранения за Александровым поста редактора. Таким образом правительство надеялось удержать газету на лояльных к нему позициях.