Сергей Булыга - Персидское дело

– Какой Яшка? – спросил Маркел. – Внук ведьмы Жигулихи, что ли?

На что Тюхин разозлился и ответил, что он не знает, чей внук Яшка, а он только знает то, что им лучше близко к берегу не подплывать, а держаться стрежня. После чего Тюхин сошёл со струга, тюхинские, правильней, конечно, вельяминовские стрельцы оттолкнули их струг от причала, кирюхинские стрельцы одни сели к вёслам, другие поставили мачту и парус, и струг поплыл вниз по Волге, а за ним поплыли купеческие корабли, их теперь оставалось восемьдесят два, сказал Кирюхин, а за купцами плыл струг подъесаула Елизара Смыкова.

И так они плыли полдня. Волга опять стала поворачивать направо, течение убыстрилось и сбилось к горному берегу, про который Тюхин говорил, чтобы они его опасались. Но сколько Маркел ни смотрел на тот берег, ничего опасного он в нём не видел. Берег был как берег, зелёный, заросший, и никого там, конечно, не было, думал Маркел, потому что там же сколько ни смотри, нигде листик не дрогнет, паутинка не шевельнётся, ветерок не дунет…

И вдруг в чаще что-то сверкнуло, как пищальный ствол, Маркел пригнулся, грохнул одиночный выстрел, с Маркела сбило шапку, он упал, Кирюхин заорал: «Право греби, отходим!», а Маркелу приказал лежать.

И Маркел ещё долго лежал, пока они как следует не отошли от берега. Только тогда Маркел поднялся, поднял шапку, засмеялся и сказал:

– Чуть не попали!

И уже хотел было надеть шапку обратно, как вдруг Кирюхин сказал:

– А дай мне!

Маркел протянул ему шапку. Кирюхин рассмотрел её и так и сяк, а после усмехнулся и сказал:

– Это тебе, Маркел Петрович, Яшка Семиглазый поклон прислал.

– Как это так? – спросил Маркел.

– А вот смотри! – сказал Кирюхин.

И показал Маркелу его шапку. В шапке было две дыры: одна прямо на лбу, вторая на затылке. Так что это, подумал Маркел, пуля через голову прошла, так, что ли? И он посмотрел на Кирюхина. Кирюхин молчал. Маркела взяла злость, и он сказал:

– Да это ведьмовство какое-то!

– Похоже, так оно и есть, – сказал Кирюхин.

– Так что мне теперь, – в сердцах сказал Маркел, – ходить простоволосым, как холоп?

И надел шапку, поправил её, посмотрел на берег и подумал, что целили в шапку – и в шапку попали, а будут целить в лоб – и наклониться не успеешь! И перекрестился.

И больше ничего приметного в тот день не приключалось. Также и в последующие дни, то есть до самого Саратова, они тоже никого не встречали. Правда, это только днём было так тихо и пусто, а как только наступала ночь и они приставали к берегу, на другой стороне Волги становились видны чьи-то костры, слышались обрывки песен, а то даже стрельба из пищали. И ещё жара тогда стояла просто нестерпимая что днём, что ночью. Маркел почти не вылезал из своего чердака, лежал в теньке и скучал смертной скукой. Так продолжалось день за днём, ветер дул встречный, южный, стрельцы чуть гребли, и поэтому только на восьмой день, на Алексия, митрополита Московского, всея Руси чудотворца, с кораблей увидели Саратов.

Саратов оказался очень похожим на Самару – тоже такой же недавно поставленный, и тоже на горе, тоже на восемь башен с пушками и обнесённый высоченным тыном, вот только он стоял не в поле, а на самом берегу, над пристанью. На пристани были видны стрельцы, Кирюхин сказал, что это костромские, сотника Свиридова, то есть тоже годовальщики, как и в Самаре. Костромские стали разжигать дымы. От города ударили в колокола. Маркел смотрел из-под руки, помаргивал. Кирюхин засмеялся и сказал, что здесь ничего не высмотришь, просто ещё одна Самара, вот и всё.

Вскоре так оно и оказалось. Караван пристал к берегу, народ начал спускаться по сходням, выносить товары, если это были те корабли, которые шли до Саратова, а остальные просто чалились. Маркел и Кирюхин спустились на берег. Маркел осмотрелся и пошёл вверх, к крепости, а Кирюхин идти отказался, сказал, что у него ещё много чего надо здесь переделать. Ну ещё бы, подумал Маркел, как же это он бросит Свиридова, – и вошёл в крепостные ворота.

На крепостном дворе Маркел показал подорожную, и его сразу проводили в дьячую избу. Только, сказали, дьяка нет, дьяк внизу, у воды, а государь воевода на месте. Маркел поднялся на крыльцо, прошёл через сени. Караульный стрелец стукнул в дверь. Из-за двери покашляли. Маркел вошёл и поклонился в пояс, распрямился, назвал себя, подошёл к столу и подал подорожную.

Государь воевода, Лодыгин Борис Владимирович, матёрый дворянин московский, взял подорожную, нахмурился, повернулся к окну и прислушался, потом спросил: